— Все надо распаковать или можно оставить в чемодане? — спросил я.
— Лучше вынуть вещи, а чемоданы поставить в шкаф, — ответил Мильтон. — Так мы освободим здесь немного места.
Я аккуратно сложил свитера, носки и трусики в ящик и повесил брюки, несессер отнес в ванную и поставил на полочку. Я захватил с собой блеск для губ и духи, еще не догадываясь о том, что они мне больше не понадобятся.
Я закрыл дверь ванной на защелку и, склонившись к зеркалу, принялся разглядывать свое лицо. Над верхней губой были видны два коротких темных волоска. Я достал из несессера щипчики и удалил их. На глазах выступили слезы, а одежда вдруг стала тесной. Рукава свитера казались слишком короткими. Я расчесал волосы и с надрывным оптимизмом улыбнулся.
Я понимал, что нахожусь в какой-то критической ситуации. Это явствовало из бодро-фальшивого поведения родителей и скорости нашего отъезда из дома. И тем не менее мне никто ничего не говорил. Мильтон и Тесси общались со мной как всегда, то есть как с собственной дочерью. Они вели себя так, словно мои проблемы были чисто медицинскими, и, следовательно, их можно было разрешить. Поэтому и я надеялся на это. Как человек, страдающий неизлечимым заболеванием, я не обращал внимания на сиюминутные симптомы, рассчитывая на то, что в последний момент смогу исцелиться. Я колебался между надеждой и отчаянием, все больше утверждаясь в мысли, что со мной происходит нечто ужасное. Но ничто не приводило меня в такой трепет, как собственное отражение в зеркале.
Я открыл дверь и вернулся в комнату.
— Какая отвратительная гостиница! Просто гадость!
— Да, не очень симпатичная, — поддержала меня Тесси.
— Когда-то все было иначе, — ответил Мильтон. — Даже не понимаю, что с ней произошло.
— От ковра воняет.
— Давайте откроем окно.
— Может, нам удастся скоро отсюда уехать, — усталым голосом промолвила Тесси.
Вечером мы вышли поесть, а потом вернулись в номер смотреть телевизор.
— А что мы будем делать завтра? — спросил я, когда мы уже легли и погасили свет.
— Утром мы идем к врачу, — ответила Тесси.
— А потом надо взять билеты на какой-нибудь бродвейский спектакль, — добавил Мильтон. — Ты что хочешь посмотреть, Калли?
— Мне все равно, — мрачно ответил я.
— Хорошо бы какой-нибудь мюзикл, — сказала Тесси.
— Я когда-то видел Этель Мерман в «Мейме», — вспомнил Мильтон. — Она пела и спускалась по длинной лестнице, а когда дошла до самого низа, весь зал прямо заревел от восторга. Спектакль пришлось остановить. Она поднялась наверх и снова все повторила на бис.
— Как ты насчет мюзикла, Калли?
— Мне все равно.
— Представляете, что значит остановить спектакль? На такое была способна только Этель Мерман, — продолжил Мильтон.
После этого все умолкли и продолжали лежать в темноте, пока не заснули.
На следующее утро после завтрака все отправились на прием к специалисту. Мои родители делали все возможное, чтобы выглядеть беспечными и веселыми, демонстрируя мне из окна такси разные достопримечательности. Мильтон проявлял крайнюю живость, приберегавшуюся им для особенно щекотливых ситуаций.
— Вот это да! Вид на реку! — воскликнул он, когда мы подъезжали к больнице. — Я и сам не отказался бы здесь полежать.
Как и любой подросток, я по большей части не отдавал себе отчета в том, насколько неуклюжее существо из себя представляю. Болтающиеся руки, аистиная походка, длинные ноги, выкидывавшие вперед миниатюрные стопы в бежевых туфлях — все это находилось слишком близко к наблюдательной вышке моей головы, чтобы я мог сам это видеть. Зато это видели мои родители, с мукой наблюдавшие за тем, как я приближаюсь к входу в больницу. Страшная вещь — видеть своего ребенка в цепких лапах неведомых сил. Уже больше года они делали вид, что не замечают происходящих со мной перемен, и все списывали за счет переходного возраста.
— Скоро у нее закончится этот период, — повторял Мильтон моей матери.
И только теперь их по-настоящему охватил страх.
Мы поднялись на лифте на четвертый этаж и двинулись в соответствии с указателями к психогормональному отделению. У Мильтона была карточка с номером кабинета. И наконец мы отыскали нужное нам место. На серой непримечательной двери висела ненавязчивая табличка «Клиника сексуальных расстройств и половой идентификации». Мои родители сделали вид, что не замечают ее. Мильтон наклонил свою бычью голову и распахнул дверь.
Встретившая нас сестра предложила сесть в стоявшие вдоль стен кресла, которые через равные промежутки были разделены журнальными столиками. В углу торчала обычная для таких мест гевея. Пол был покрыт ковром с чахоточным рисунком, призванным скрывать пятна. Ободряющий медицинский аромат витал в воздухе. Мама заполнила страховые документы, и нас проводили в кабинет, вид которого также вселял уверенность. У окна стояла хромированная кушетка Ле Корбюзье, обитая телячьей кожей, полки были заставлены медицинскими журналами и книгами, на стенах висели эклектичные произведения искусства. Изысканность столицы в сочетании с европейской утонченностью. Символ всепобеждающего психоанализа. Не говоря уже о виде на Ист-ривер из окна. Все это ничем не напоминало кабинет доктора Фила с его любительской живописью и медицинскими шкафчиками.
Прошло несколько минут, прежде чем мы заметили, что вокруг происходит что-то странное. Сначала гравюры и безделушки вполне гармонировали с привычным видом рабочего кабинета, но потом мы начали ощущать вокруг себя какое-то бесшумное движение. Это было все равно что посмотреть на землю и вдруг обнаружить, что она кишмя кишит муравьями. Спокойный врачебный кабинет прямо-таки бурлил. Например, пресс-папье на столе представляло собой маленький фаллос, выточенный из камня. На украшавших стены миниатюрах при более внимательном рассмотрении проступали скрытые персонажи. Под желтыми шелковыми шатрами на кашемировых подушках персидские принцы, не снимая с себя тюрбанов, в акробатических позах занимались любовью сразу с несколькими партнершами. Тесси начала заливаться краской, Мильтон щуриться, а я, как всегда, занавесился волосами. Мы перевели взгляды на книжные полки, однако и там было не легче. Среди благопристойных номеров «Журнала Американской медицинской ассоциации» и «Медицинского журнала Новой Англии» виднелись названия, от которых глаза вылезали на лоб. На одном из корешков, украшенном двумя обвившимися вокруг друг друга змеями, значилось: «Эротосексуальная связь»; другое издание, в бордовом переплете, было озаглавлено «Ритуализированная гомосексуальность: полевые исследования». На столе лежал раскрытый справочник под названием «Скрытый пенис: хирургические методики по смене пола». Так что и без таблички на дверях по одному виду кабинета доктора Люса я сразу понял, к какому специалисту привезли меня родители.
Кабинет был украшен также и скульптурой. Кроме нефритовых растений по углам кабинета стояли копии статуй из храма в Гуджарати. Пышногрудые индуски, молитвенно склонившись, предлагали свои отверстия хорошо укомплектованным мужчинам. Короче — глаза девать было некуда.
