– Да, – подтвердил Феликс, – с отцом Иоанном. В миру его зовут Алексей Викторович Зацепин. Мы вместе учились в университете, а потом Леша пришел к богу. А зачем он тебе?
Я пустилась в объяснения.
– Надо побеседовать с некоей Звонаревой. Судя по тому, что я слышала о ней, она глубоко верующий человек, ей бессмысленно предлагать деньги за откровенный разговор. И она вряд ли пожелает беседовать со мной. Вернее, услышит первый вопрос и тут же велит покинуть ее квартиру. Но я слышала, что священник может приказать члену своей паствы…
– Насчет «приказать» не уверен, – остановил меня Феликс. – Вот попросить – да. Я, конечно, могу обратиться к Леше. Надеюсь, ты расскажешь мне, зачем тебе эта Звонарева. Но давай поговорим на сию тему чуть позднее, боюсь опоздать к маме. На дороге пробки, пока доберусь до ресторана, часа два пройдет. Ты уже едешь? Помнишь адрес, где тусовка собирается?
– Черт! – выпалила я.
– Ты за рулем? – испугался Маневин. – Пожалуйста, не болтай по телефону во время движения, это опасно. И пристегнись ремнем безопасности! Уверен, ты опять забыла его накинуть.
– Все в порядке, – успокоила я его, – нахожусь в автомобиле, но пока никуда не еду, просто ноготь сломала.
Ну не говорить же Феликсу правду, что черта помянула, поскольку начисто забыла о сегодняшнем походе на тусовку в честь дня рождения его мамы, о котором меня предупредили еще месяц назад. Согласитесь, Феликс вправе обидеться на такое заявление.
Маневин тихо засмеялся.
– Обрадовался сообщению про испорченный маникюр? – спросила я.
– Нет, – ответил Феликс, – вспомнил, как мы летели в Париж. Бедный бизнесмен! Наверное, он по сию пору просыпается в холодном поту, вспоминая, как прощался с жизнью.
Я тоже захихикала.
В декабре мы с Маневиным отправились во Францию. Официальным поводом для визита к моим парижанам явилось совместное празднование Нового года, но на самом деле мне просто хотелось познакомить Феликса с Машей и остальными членами семьи. Чтобы скоротать время в полете, я включила видеоплеер и погрузилась в фильм, но тут Феликс отвлек меня каким-то вопросом. Я, забыв нажать на паузу, поговорила с ним, а когда снова посмотрела на экран, увидела сцену пожара, главную героиню, бегущую сквозь пламя, и, не сдержав эмоций, воскликнула:
– Господи! Горит!
Моя реакция была вызвана простым человеческим удивлением: еще минуту назад в кино двое людей на лодке пересекали океан. Откуда взялось здание, объятое огнем?
Но возглас получился слишком эмоциональным и громким. Сидевший неподалеку мужчина в дорогом костюме уронил газету и заорал:
– Пожар на борту!
Почему он так поступил? Ну, этот вопрос не ко мне.
Я сразу поняла, что сейчас начнется паника, и быстро накрылась с головой пледом. То есть поступила, как в детстве, – устроила себе убежище и сделала вид, что не имею отношения к происходящему.
А тем временем события в салоне развивались стремительно. Народ заволновался, прибежали бортпроводники и принялись успокаивать пассажиров, командир корабля убеждал всех по радио, что лайнер в полном порядке и нет ни малейшего повода для беспокойства. Куда там! А самое интересное вот что. Бизнесмен, заоравший «Пожар на борту!», сидел в самом первом ряду бизнес-класса, но когда новость докатилась до последних кресел экономзоны, она успела трансформироваться в известие о захвате самолета сомалийскими пиратами.
– Люди! – надрывались стюардессы. – Вооруженные группировки из Сомали орудуют на море, а мы в воздухе, на высоте десять тысяч метров над океаном.
Услышав слова про океан, народ полез под кресла и вытащил аварийные спасательные жилеты, а кое-кто даже надул их. Интересно, как они собирались протиснуться через выход? А ведь перед полетом симпатичная девушка в алом костюме предупредила:
– Жилеты нужно наполнять воздухом только после того, как вы покинули лайнер.
Ну почему никто не выслушал инструктаж, и все заострили внимание на вопле бизнесмена?
В конце концов командир корабля приказал обслуживающей бригаде бесплатно раздать народу алкоголь. Бортпроводницы помчались по проходам, гремя тележками с бутылками. Минут через десять весь пассажирский контингент, включая женщин и детей, был пьян. Да что там люди! Я услышала, как сидевшая позади меня дама, на коленях которой тихо лежал старый йорк, громко велела:
– Принесите для Гектора миску ликера, а то у него морда в рюмку не проходит! Если уж нам суждено рухнуть с самолетом, то лучше быть в состоянии полнейшей амнезии и мне, и моему песику.
Когда народ в лайнере завел на разные голоса бессмертный хит про зиму и коней, из кабины пилотов вышел летчик и сурово осведомился у бизнесмена:
– Это вы заорали про пожар?
Я перепугалась и еще плотнее закуталась в плед. Паникер стал оправдываться:
– Я не виноват. Просто повторил то, что завопила она.
Я сообразила, что сейчас глупый дядька, который вместо того, чтобы после моего возгласа спокойно спросить у меня: «Простите, где вы видите огонь и дым?» – принялся вопить, как сирена, показывает на меня пальцем, и стала размышлять, чем мне это грозит. Госпожу Васильеву внесут в черный список лиц, которым не продают билеты? Ну, это не так уж страшно, в России теперь много авиакомпаний, есть и зарубежные перевозчики. В конце концов, исправно курсирует поезд «Москва – Париж».
– Она начала панику! – надрывался бизнесмен.
И тут раздался спокойный голос Феликса:
– Этот господин сейчас оклевётывает мою спутницу. Она приняла снотворное и спит с момента взлета. Даже храпит.
Глагол «оклевётывает», сорвавшийся с языка Маневина, безукоризненно владевшего русским языком, потряс меня своей энергетикой. И я громко произнесла:
– Хррр!
– Слышите? – обрадовался Феликс. – У господина глюки!
– Спасибо, – сказала я Маневину, когда мы благополучно прошли паспортный контроль в аэропорту имени Шарля де Голля.
– За что? – удивился он. – Я заботился исключительно о собственной персоне. Тебя могли задержать после посадки, мне бы пришлось ждать, пока местная полиция перестанет пить кофе и займется нарушительницей. Не хотелось провести день в беседах с ажанами
[11]
. В следующий раз лучше кричи: «Боевые слоны наступают». В это поверит меньшее количество пассажиров…
Я выпорхнула из воспоминаний, услышав повторный вопрос Феликса.
– Помнишь адрес ресторана?
– Конечно! Разве я могу забыть про праздник твоей мамы? – воскликнула я.
Маневин снова рассмеялся.
– Ты сейчас напоминаешь мне кое-кого из моих студентов. Они, садясь отвечать на билет, громко сообщают тему, ну, допустим «Эпоха троецарствия», а потом бодро вещают: «Люди времен трое царствия очень любили французскую живопись. Сейчас я вам расскажу об импрессионистах»
[12]
. Наивный студиозус полагает: давно впавший в маразм препод не сообразит, что отвечающий ничего не знает про древний Китай и рассказывает о том, о чем имеет хоть какое-то представление. Я не спрашивал тебя про день рождения Глории, поинтересовался, помнишь ли месторасположение трактира. Твои последние слова выдали тебя с головой: ты забыла, что надо ехать на вечеринку.
