Поначалу он не поверил и даже начал гневаться. Воспитан
Аркадий Михайлович был дурно, его словарный запас удручал, и я повесила трубку.
Позвонила через час, надеясь, что он к этому моменту уже успокоился. Он не
только успокоился, но и начал действовать и, как видно, обнаружил нечто, что
наводило на мысль о том, что сказанное мною — не такая уж глупость. Я подробно
посвятила его в план чужой операции, он слушал внимательно и, надо полагать,
печалился, так как речь шла о близком друге и соратнике. В конце беседы
спросил:
— Кто ты?
А я ответила:
— Если подружимся, скоро узнаете.
Договорились, что я позвоню на следующий день. Я позвонила
после полудня с одного из московских вокзалов. Трубку снял сам Аркадий
Михайлович.
— Здравствуйте, — поздоровалась я и
поинтересовалась:
— Как наши дела?
— Слушай, кто ты? — с легким подхалимством спросил
он, очень уж его разбирало. Даже по голосу чувствовалось: он доволен и заинтригован.
— И все-таки, — хохотнула я, — как там наши
дела, точнее, ваши денежки?
— Отлично.
— Выходит, премию я заслужила?
— Само собой. Приезжай.
— Куда? — развеселилась я.
— А куда скажешь. Хочешь, ко мне…
Вот к нему я точно не хотела.
— Вы мне очень симпатичны, но я от природы застенчива и
не люблю торопиться. Поэтому пусть кто-нибудь из ваших мальчиков подъедет к
одному вокзальчику и оставит деньги в ячейке камеры хранения. Номер я скажу. И
очень прошу: не спешите со мной встретиться сегодня. Дама я боязливая, спугнете
— больше не появлюсь. А верных друзей, даже и за десять процентов, у вас не так
уж много.
— Скажи, как звать-то? — засмеялся он, а я
ответила:
— Варвара, — потому как ничего опасного в этом не
усмотрела.
— Ладно, Варвара. Говори, куда парня послать. Купи себе
на эти бабки шмоток и заезжай в гости. Очень мне любопытно на тебя взглянуть.
«Много вас, любопытных», — мысленно проворчала я, а
вслух произнесла:
— Успеете наглядеться, еще и надоем.
В общем, расстались мы по-доброму.
Парень должен был подъехать через полчаса. Док занял позицию
в глубине зала, читал газету и по сторонам поглядывал. Дешевый спортивный
костюмчик, ветровка, кеды, рюкзачок, кепка — вид самый что ни на есть
подходящий: стоит себе человек, ждет электричку. Я отправилась к машине и
облачилась в синий рабочий халат, тапки на резиновой подошве и косынку. Косынку
нахлобучила на самые брови и вдобавок нацепила очки в уродливой оправе, провела
ладонью по капоту машины, а потом по своему лицу: необыкновенную красоту следовало
замаскировать, то есть замазать.
В таком виде я должна сойти за уборщицу, правда, прихватить
ведро со шваброй я не решилась, дабы, случайно столкнувшись с настоящей
уборщицей, не вызвать подозрений. Через двадцать минут я возникла в зале, делая
вид, что активно интересуюсь пустыми бутылками. Док незаметно кивнул мне,
значит, ничего подозрительного не заметил.
Точно через полчаса появился парень, по виду самый что ни на
есть обыкновенный, с пакетом в руках. Прошел к указанному месту и через две минуты
удалился. Я приблизилась и проводила его до двери. Ничего похожего на засаду. В
некотором удивлении я опустилась на скамью и немного подождала. Аркадий
Михайлович честно сдержал данное слово.
Я кивнула, Док отправился за деньгами, и встретились мы через
десять минут уже в машине. Док завел мотор и полетел, как угорелый, все еще
опасаясь погони, а я сунула нос в пакет. Пачки денег, перетянутые красными
резиночками, выглядели очень симпатично, красное на зеленом прямо-таки радовало
глаз.
— Получилось! — ахнул Док, покачал головой,
стукнул ладонью по рулю и повторил:
— Надо же, получилось!
Глаза его горели, и вообще он выглядел неплохо.
— Слушай, Док, — хохотнула я, — а ты у нас
прирожденный авантюрист.
Он немного умерил свою радость, вроде бы застыдившись.
— Улыбнись, — попросила я. — Мне нравится,
когда у тебя горят глаза.
— Мы здорово рисковали, — чуть помолчав, заметил
он.
— Так, самую малость. Если бы кто вертелся поблизости,
я бы засекла.
— Странное чувство, — покачал он головой и даже
вздохнул, а я подумала, что Док действительно может войти во вкус. Это неплохо.
Лишь бы не искал смысла жизни и вообще смотрел веселее. — Что
теперь? — спросил он через несколько минут.
— Теперь на родину. Здесь нам больше делать нечего.
Родина встретила нас проливным дождем. Приехали мы довольно
поздно, притормозили на объездной, неподалеку от поста ГАИ, и решили провести
ночь в машине. Никто нас в городе не ждал, а таскаться под дождем в поисках
пристанища — удовольствие небольшое.
Утром, продрав глаза, мы позавтракали на вокзале, а потом
совершили обзорную поездку по городу. За два с лишним года он мало изменился.
Это вызвало грусть и удовлетворение одновременно.
Проехали мимо памятной психбольницы, Док запечалился, а я
сказала:
— Думаю, назад тебя примут с радостью.
Он ничего не ответил, да мне и не надо.
В половине девятого я купила свежую газету и освоила столбцы
объявлений с заголовками «Сдаю» и «Продаю». К пяти часам вечера мы уже
заселялись в малосемейку с большой кухней и крохотной комнатой. Хозяйка, дама
лет шестидесяти, с ярко-оранжевыми волосами и лицом бульдога, сверлила меня
взглядом и больше двух часов объясняла, что я должна, а чего не должна делать.
После чего удалилась, получив за квартиру за полгода вперед. Жить в этом
клоповнике столько времени я не предполагала, но сегодня особо выбирать не
приходилось: жизнь на колесах меня не привлекала.
Через неделю мы переехали в приличную квартиру, точнее, это
я переехала, Док пока остался в малосемейке. Решено было, что жить мы отныне
станем врозь. Док возражал вяло и скорее для порядка, находиться под неусыпным
контролем двадцать четыре часа в сутки все-таки тяжеловато для него, меня же
его постоянное присутствие слегка раздражало.
