— Значит, — промолвила она, стараясь говорить так же
спокойно и отчужденно, как делал прежде Коул, — сегодня, увидев меня, вы
вспомнили, что меня бросили, и решили, что я охотно соглашусь выйти за вас
замуж и помогу справиться с вашей проблемой — особенно если вы купите мне
ожерелье.
— Я не настолько эгоистичен или глуп, Диана. Мне чертовски
хорошо известно, что вы швырнули бы ожерелье мне в лицо и отказались бы от
моего предложения, если бы не одно обстоятельство.
— Какое?
— Женившись на вас, я предлагаю себя в качестве решения
ваших проблем.
— Понятно… — протянула Диана, хотя ничего не понимала. — Вы
не могли бы объяснить подробнее?
— Логика проста: несмотря на то что предательство вашего
жениха вызвало шумный скандал, вы еще можете сохранить свою репутацию, если
немедленно выйдете за меня замуж. Завтра газеты будут кишеть фотографиями,
изображающими наш поцелуй на балконе, а журналисты разразятся красочным
описанием покупки этого ожерелья. Если о нашей свадьбе будет объявлено на
следующий же день, люди решат, что между нами и прежде что-то было и что,
вероятно, помолвку разорвал не Пенворт, а вы.
Диана передернула плечами, пряча вспыхнувшие моментально
ярость и обиду:
— Я не настолько горда, чтобы заботиться о своем реноме
ценой такой возмутительной выходки, которую вы предлагаете.
— Спасать вам придется свое дело. Щит помолвки, которым вы
прикрывались два предыдущих года, постепенно ослабевал. А теперь и вовсе исчез,
— заключил Коул, — и ваши конкуренты удвоят атаки, а пресса невольно их
поддержит, раздувая скандал ради собственной выгоды.
Боль и гнев на мгновение затуманили ее зеленые глаза, однако
Коул успел заметить, что реакция Дианы на упоминание о предательстве Пенворта
была не столь бурной, как реакция на весьма вероятную угрозу ее компании.
Несмотря на тонкие черты лица, хрупкую, женственную красоту,
Диана Фостер, по-видимому, принадлежала к тем женщинам, для которых бизнес
прежде всего. Наблюдая, как ветер играет ее волосами, Коул подумал, что у них
по крайней мере есть нечто общее.
Предоставив Диане время обдумать его слова, он попытался
вспомнить, что слышал о предприятии, которое значило для нее так много, но
вспоминать ему было почти нечего. Он знал только, что компания основана семьей
Фостер.
По-видимому, компания начала с того, что оказывала услуги
элите Хьюстона, специализируясь на хваленых «натуральных» продуктах,
представляя их в эффектном виде, пользуясь при этом только самодельными или
выращенными собственноручно украшениями. Так возник «фостеровский идеал», а он
привел к появлению журнала, названного «Красивая жизнь». В аэропорту на этой
неделе, вскоре после того как он смотрел интервью с Дианой по Си-эн-эн, Коул
увидел экземпляр журнала и небрежно перелистал его. Глянцевые фотографии ярко
раскрашенной мебели, расписанные вручную стены, столы, покрытые вышитыми гладью
скатертями, уставленные великолепными блюдами, редкостными букетами и
украшениями, проводили идею журнала и главную мысль «фостеровского идеала»:
женщина, вернувшаяся к «основам бытия», способна добиться и добивается
удовлетворения, самореализации и домашнего уюта. Кроме того, Коул отметил, что
фотографии и впрямь замечательны — к ним наверняка приложила руку Кори
Фостер-Эддисон.
Это не удивило его, поскольку неизменным спутником Кори в
его воспоминаниях был фотоаппарат. Но Коул весьма изумился тому, что
основательницей и издательницей журнала, проповедующего возвращение к истокам,
оказалась хьюстонская богатая наследница — та самая, что некогда призналась
ему, что никогда не была сорванцом, ибо не умела как следует испачкаться.
Коул искоса взглянул на освещенный луной профиль Дианы и
подивился глупости, которая заставила Пенворта предпочесть Диане Фостер
восемнадцатилетнюю модель-итальянку. Еще будучи девочкой-подростком, Диана
отличалась остроумием, сообразительностью и добротой. Теперь же, когда она
повзрослела, ее изысканные черты, статная фигура и сдержанность делали ее
богиней среди смертных.
На своем веку Коул повидал достаточно моделей, чтобы знать:
все они фанатично одержимы уходом за каждой молекулой своей кожи и волос, что
тела, которые выглядят столь неотразимо в модных костюмах и на разворотах
журналов, в постели оказываются скелетами, обтянутыми кожей.
Пенворт был глупцом и от удачи отказался сам.
Зато он, Коул Гаррисон, неглуп и не собирается упускать свой
шанс.
Глава 27
Решив, что Диане с избытком хватило времени, чтобы обдумать
нарисованную им перспективу, Коул тихо произнес.
— Я не собирался уязвить или смутить вас — я только пытался
открыть вам глаза на истинное положение вещей.
Она громко сглотнула и уставилась на свои руки: в одной
крепко зажат бокал с шампанским, а другая вцепилась в перила так крепко, что
костяшки пальцев побелели. Догадавшись, что это не укрылось от Коула, Диана
немного расслабилась. «Ей не нравится, когда кто-нибудь замечает проявления ее
чувств, — подумал Коул. — Вот еще одна общая черта». Он порадовался своему
открытию, поскольку хотел от Дианы исключительно партнерства, деловой
договоренности, в которой нет места эмоциям, пока она существует или когда
будет расторгнута.
С другой стороны, он вовсе не рассчитывал, что Диана
по-прежнему будет молчать, и старался вызвать ее на разговор.
— Диана, если уж вы хотите в чем-нибудь обвинить меня, то
обвиняйте в прямоте, а не в стремлении вас обидеть.
Она глубоко вздохнула, словно успокаиваясь, но у нее в
голосе прозвучали слезы.
— Зачем мне обвинять вас, если вы ничуть не погрешили против
истины?
— Я не просто нарисовал неутешительную картину, — мягко
возразил Коул. — Я предложил вам идеальное решение.
— Да, правда, и я признательна вам, честное слово… Диана
осеклась, и Коул понял: несмотря на то что она продолжает считать его
предложение нелепым и невозможным, она опасается ранить его чувства. Он же
предпочитал перманентно сохранять объективность.
— Дело в том, — начала она тем же мягким тоном, — что я не
вижу логики в замене любимого, но не любящего жениха мужем, к которому я не
испытываю любви, как и он ко мне.
— Потому я и назвал решение идеальным! — подхватил Коул, в
знак подтверждения взяв ее за руку. — Наш брак не будут осложнять досадные
эмоции.
Диана отставила бокал и обхватила себя обеими руками, словно
от слов Коула дохнуло холодом. При этом она осторожно отстранила его руку.
— Вы и в самом деле так жестоки и бесчувственны, как хотите
казаться?
