— Сожалею, но сейчас это невозможно.
Осознав, в каком затруднительном положении оказалась Диана,
Коул испытал смешанное чувство сострадания и недоверия. Он видел Диану по
телевидению, знал, что она уже давно выросла, но по-прежнему представлял ее
бесхитростной девочкой, сидящей со скрещенными ногами на охапке свежего сена и
прислушивающейся к его словам.
Двери в зал, где предполагалось провести банкет и аукцион,
были еще закрыты, и Коул нетерпеливо взглянул на часы, стремясь поскорее
покончить с этим делом. Поскольку осуществить это желание не представлялось
возможным, а Коулу не хотелось заговаривать ни с одним из гостей, которые
старательно ловили его взгляд, он отступил под сень деревьев, усыпанных
блестящим искусственным снегом, и поднес бокал шампанского к губам.
За годы, прошедшие с тех пор, как он работал в Хьюстоне и
жил на конюшне Хэйуордов, ему довелось посетить сотни официальных приемов во
всех странах мира. При этом он часто испытывал скуку, но неловкость — никогда.
Хьюстон — исключение. Почему-то здесь Коул почувствовал себя самозванцем,
обманщиком и мошенником.
Со своего наблюдательного пункта в глубине причудливой
лесной опушки он рассеянно вглядывался в толпу, не признаваясь даже самому
себе, что ищет взглядом Диану… Когда же толпа расступилась, он увидел, что
Диана стоит у колонны рядом с лифтами, на расстоянии пятнадцати ярдов от него.
Узнав ее, он облегченно вздохнул, а затем пришел в восхищение,
когда как следует разглядел «бедняжку Диану Фостер».
Он опасался увидеть болезненное, униженное создание, но
Диана не утратила ни капли своей спокойной, величавой сдержанности,
запомнившейся Коулу. В платье из царственного лилового шелка, обрисовывающем ее
высокую грудь и узкую талию, она невозмутимо шествовала сквозь свет и тени
поддельного, но правдоподобного леса, не обращая внимания на шум и суету
вокруг, — гордая юная Джиневра с тонкими чертами лица, маленьким подбородком и
огромными, сияющими зелеными глазами, опушенными темными ресницами. Ее внешность
стала более яркой, решил Коул, а маленькая ямочка на подбородке — почти
невидимой, но волосы остались прежними — тяжелыми, густыми, блестящими, как
полированное дерево. От света люстр в них вспыхивали красноватые искры.
Великолепное ожерелье из крупных, квадратной огранки, темно-лиловых аметистов,
окруженных белыми бриллиантами, распласталось у нее на груди, идеально дополняя
платье. «Она создана для умопомрачительных туалетов и сверкающих
драгоценностей, — подумалось Коулу. — Они подходят ей куда больше брюк и
старомодных блейзеров, которые она предпочитала в юности».
Он стоял, восхищаясь ее ослепительной красотой, но куда
сильнее заинтригованный той аурой, благодаря которой Диана так выделялась из
толпы. Казалось, что все и вся, кроме Дианы, пребывают в движении — от
поблескивающих ветвей деревьев, колеблемых легким ветерком, который создавали
кондиционеры, до мужчин и женщин, сновавших вокруг и оживленно беседовавших
между собой.
Она внимательно слушала мужчину, который разговаривал с ней,
— Коул почти наверняка знал, что это Спенс Эддисон. Эддисон отошел, и Коул
шагнул из тени деревьев, желая, чтобы Диана взглянула на него. Он мечтал, чтобы
она узнала его, хотел заслужить одну из ее незабываемых улыбок и завести
разговор. Коул сам удивлялся неожиданной остроте своих желаний.
Вполне возможно, она постарается унизить его, как сделали
Хэйуорды несколько минут назад, но почему-то он не верил в это. До сих пор
юношеские мечты о триумфальном возвращении в Хьюстон казались Коулу
бессмысленными, и потому он осознавал, как нелепо его внезапное желание, чтобы
Диана Фостер заметила его — или, точнее, увидела, каким он стал.
Судя по ледяным взглядам, которыми наградили его Чарльз и
Джессика, Коул сомневался, что они захотят сообщить кому-нибудь, в какого
преуспевающего бизнесмена превратился их бывший конюх. В таком случае Диана,
вероятно, и понятия не имеет, что Коул, с которым она когда-то делилась
сандвичами, и есть тот самый Коул, недавно титулованный журналом «Ньюсуик»
«предпринимателем года».
Двери бального зала распахнулись, и толпа тотчас устремилась
к столикам и заслонила Коулу обзор. Боясь, что Диана исчезнет или войдет в зал
через ближайшую дверь, прежде чем он успеет заговорить, Коул поспешил к ней, но
ему то и дело преграждали дорогу. Когда же наконец последнее живое препятствие
было устранено, на площадке осталось всего человек сто, но, как нарочно, один
из них беседовал с Дианой, и это был Дуг Хэйуорд.
Коул замедлил шаг и отступил в сторону, а затем поднес бокал
к губам, надеясь, что Хэйуорд вскоре уйдет. Коул не знал, разделяет ли сын
Чарльза Хэйуорда отношение своего отца к бывшему конюху, но не хотел рисковать
и портить первую встречу с Дианой по прошествии целого десятилетия.
Хэйуорд пожелал проводить Диану в зал, но, к облегчению
Коула, она отказалась.
— Иди без меня, — попросила она. — Я задержусь на минутку.
Хочу подышать свежим воздухом.
— Я выйду с тобой, — предложил Хэйуорд.
— Нет, прошу тебя, не стоит, — отказалась Диана. — Мне надо
побыть одной.
— Хорошо, если ты так настаиваешь, — отозвался Хэйуорд
недовольным и нерешительным тоном. — Только не задерживайся, — добавил он, уже
поворачиваясь к бальному залу.
Диана кивнула и отвернулась, быстро зашагав к двери с
табличкой «Выход».
Коул достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать, когда
они с трудом сдерживают слезы, и, поскольку Диана сказала Хэйуорду, что хочет
побыть одна, Коул решил не отказывать ей в такой привилегии. Он направился в
зал, но тут же остановился, пораженный давним воспоминанием — о том, как Диана
рассказывала ему о своем падении с лошади: «Я не плакала… Я не плакала даже
тогда, когда вывихнула руку и доктор Полтрона вправлял ее».
«И вы не проронили ни слезинки?»
«Ни единой».
«Умница», — насмешливо похвалил ее тогда Коул.
«Не совсем. — Диана вздохнула. — Вместо этого я потеряла
сознание».
Ребенком она могла сдержать слезы боли и страха, но сегодня,
будучи женщиной, оказалась чрезвычайно уязвлена. Коул смутился, раздираемый
инстинктивным стремлением избежать столкновения с плачущей женщиной — и гораздо
менее понятным желанием утешить и поддержать ее.
Последний порыв победил: Коул медленно, но твердо направился
к двери с табличкой «Выход», а затем сделал небольшой крюк в поисках бокала
шампанского, уверенный, что Диане сейчас оно придется кстати.
Глава 20
Длинный узкий каменный балкон был пустынным и тускло
освещенным маленькими, мерцающими газовыми фонарями, которые отбрасывали
крохотные лужицы призрачного желтого света. Диане тоскливый мрак балкона
подходил гораздо лучше, чем романтическое окружение искусственного леса, и она
вымученно улыбнулась, услышав, что оркестр заиграл «Если я тебя когда-нибудь
покину».
