Изо всех сил сдерживая сжигающее его желание, Зак наблюдал
за прелестным лицом, где, как в зеркале, отражались все те чувства, которые она
испытывала от его изощренных ласк. И при каждом стоне, который срывался с ее
губ, при каждом беспокойном движении головы, при каждой судороге наслаждения,
которая пробегала по ее телу от малейшего прикосновения, его переполняла
невыразимая, почти мучительная нежность. Горячая и влажная, она открывалась ему
навстречу, но Зак продолжал сдерживаться, позволяя пока только пальцам
проникать внутрь. Джулия обвила руками его плечи, и ее тело сотрясала
безостановочная дрожь. Это внезапно напомнило Заку о тех словах, которые он
смутно слышал сегодня утром.
— Дрожь — это хорошо, — прошептал он, неторопливо проникая
все глубже и глубже. — Дрожь — это очень, очень хорошо.
Плоть под его изучающими пальцами казалась такой непривычно
узкой, что Зак на мгновение испугался, что он слишком велик для нее и не сможет
войти в нее, не навредив и не причинив боли.
Руки Джулии все смелее гладили его тело и наконец сделали
то, чего он давно хотел и ждал. Но в тот момент, когда ее пальцы наконец
сомкнулись вокруг его возбужденной плоти, бездонные синие глаза вдруг широко
распахнулись и удивленно встретили его взгляд. Если бы ситуация не была настолько
необычной, Зак наверняка бы улыбнулся при мысли о том, что на нее явно произвел
впечатление его «размер». В неровном свете камина она неотрывно смотрела в его
глаза, как будто ожидая какого-то знака, какого-то решения с его стороны, в то
время как ее руки возбуждали его до такой степени, что он был готов кончить в
любую секунду — прямо сейчас, в ее нежной ладони. И в это мгновение ее вторая
рука нежно погладила его скулы и подбородок, как бы пытаясь снять напряжение, а
слова, которые сорвались с ее губ, окончательно свели его с ума:
— Вы стоите, того, чтобы вас ждали двадцать шесть лет,
мистер Бенедикт.
Зак почувствовал, что совершенно утратил контроль над
собственным дыханием. Сжав ладонями разрумянившееся лицо Джулии, он смог лишь
хрипло прошептать:
— О Боже…
Кровь бешено пульсировала в висках, и Зак начал неторопливо
проникать внутрь ее сладкого, горячего, влажного тела, которое охотно принимало
его в себя. Дойдя до хрупкой преграды, он задержал дыхание, приподнял изящные
бедра и рывком погрузился еще глубже. Тело Джулии на мгновение напряглось от
резкой боли, но уже в следующую секунду она открылась навстречу ему, как
цветок, как бы умоляя не останавливаться и двигаться дальше. Чувствуя, что
может кончить в любую секунду, Зак продолжал сдерживать себя и двигаться как
можно медленнее, но это стало совершенно невозможным, после того как она начала
двигаться вместе с ним. Остатки самообладания улетучились вместе с желанием
продлить этот акт как можно дольше Закрыв рот Джулии жадным поцелуем, он начал
двигаться все быстрее и быстрее, стараясь довести ее до оргазма скорее, чем это
произойдет с ним. На это не потребовалось много времени — вскоре Джулия издала
сдавленный крик, впилась ногтями в его спину, и по ее телу начали одна за
другой пробегать ничем не сдерживаемые волны дрожи. Еще выше приподняв ее
стройные бедра, Зак погрузился в нее как можно глубже — он испытывал
непреодолимую потребность зарыться в нее, слиться с ней, когда то же самое
произойдет с ним. Оргазм был настолько сильным, что он протяжно застонал и
продолжал двигаться и двигаться, как будто это могло избавить его от горечи
прошлого и неопределенности будущего. Но наконец, когда каждая его нервная
клеточка отозвалась на сильное и давно забытое ощущение, по его телу пробежала
последняя судорога, и он почувствовал себя совершенно обессиленным И
опустошенным.
Заставив свое ставшее внезапно вялым и непослушным тело
откатиться на бок, он тем не менее так и не разъединился с ней окончательно.
Пытаясь восстановить дыхание, он гладил ее спину, бедра, стараясь ни о чем не
думать и из последних сил цепляясь за неумолимо исчезающую эйфорию Но через
несколько минут это стало совершенно бесполезным. Теперь, когда страсть наконец
нашла выход, между его мозгом и совестью больше не осталось никакого барьера
Глядя в огонь камина, он начинал видеть все свои поступки последних трех дней в
безжалостном свете правды А правда заключалась в том, что он сделал своей
заложницей совершенно беззащитную женщину Угрожая пистолетом, он шантажировал
ее, обещая отпустить, если она довезет его до Колорадо. Он угрожал ей
физическим насилием в случае, если она попытается бежать, а когда она все же не
испугалась его угроз и бежала, он заставил ее поцеловать себя при свидетелях,
так что теперь вся пресса страны всячески поносит ее, считая его сообщницей.
Правда заключалась в том, что он захотел переспать с ней в тот самый день,
когда взял своей заложницей, и использовал все уловки, имевшиеся в его
распоряжении, чтобы заставить ее сменить гнев на милость. Омерзительная правда
заключалась также и в том, что ему таки удалось достичь своей грязной цели — он
совратил невинную дочь священника, чистое, одухотворенное существо, которое на
всю его подлость и жестокость ответило тем, что спасло его жизнь. Причем
«совратил»— это слишком мягкое слово для того, чтобы описать его сегодняшний
«подвиг». Испытывая непреодолимое отвращение к самому себе, он перевел взгляд
ниже и уткнулся в ковер. Он даже не удосужился донести ее до кровати и взял
прямо здесь, на полу, у камина!
Угрызения совести становились почти невыносимыми. И то, что
она не сопротивлялась, не кричала, ничем не выказывая того, что он причиняет ей
боль, не только не умаляло, а наоборот — усугубляло его вину. Она просто не
знала, что достойна гораздо лучшего, чем то, что получила. Но ведь он знал! В
юности он не пропускал ни одной юбки, а когда стал взрослым, то имел гораздо
большее количество любовных похождений, чем мог сосчитать. Поэтому вся
ответственность за то, во что превратилась теперь жизнь Джулии, и за ее первое
знакомство с сексом лежала исключительно на нем. И это еще если не учитывать
вполне реальной возможности того, что Джулия забеременеет! Не нужно быть семи
пядей во лбу, чтобы сообразить, что дочь священника никогда не пойдет на аборт,
а значит, ей предстоит испытать все «радости» безмужней беременности, или же
переехать в другой город, или же навязать воспитание его ребенка этому ее почти
жениху.
Зак прекрасно понимал, что может быть убит в любую минуту,
после того как придет время покинуть гостеприимные стены этого дома. Правда,
теперь ему бы хотелось, чтобы его убили еще до того, как он сел в ее машину. До
тех пор пока он не попал в тюрьму, ему бы и в голову не пришло вмешивать в свои
грязные проблемы ни в чем не повинное человеческое существо, а уж тем более
угрожать пистолетом и совращать совершенно невинную девушку. Очевидно, тюрьма
таки сделала из него неисправимого социопата, лишенного всяких моральных
принципов.
Теперь он понимал, что гибель от пули — слишком мягкое
наказание для такого чудовища, которым он стал.
Зак был настолько поглощен собственными мыслями, что не
сразу понял, что женщина, лежащая в его объятиях, плачет, и та влага, которую
он чувствует на своей груди, — отнюдь не пот, а слезы. Сердце его сжалось от
почти непереносимой боли, и он попытался разжать объятия и освободиться,
оставив Джулию лежать на ковре, но ее изящная рука продолжала мертвой хваткой
цепляться за его плечо, а лицо по-прежнему оставалось крепко прижатым к его
груди.
