— Ответь на несколько вопросов. На лице Зака тотчас же появилось
настороженное выражение.
— Ну что ж, возможно. Это будет зависеть от того, какими
будут вопросы.
Его абсолютно не располагающий к дальнейшим вопросам ответ
немного поколебал решимость Джулии, но она тем не менее продолжала:
— Ты ведь собираешься найти настоящего убийцу своей жены,
правда?
— Попробуй задать другой вопрос, — сказал Зак ровным,
бесцветным голосом.
— Хорошо. У тебя есть какие-то соображения по поводу того,
кто это может быть?
— Тебе лучше выбрать другую тему для расспросов. Его
совершенно ненужная резкость больно ранила Джулию. Не только потому, что в
последнее время она стала очень чувствительной к перемене его настроений, но и
потому, что искренне была уверена в том, что имеет право знать ответ. Стараясь
не выдать обуревавших ее чувств, она спокойно попросила:
— Пожалуйста, не надо разговаривать со мной подобным
образом.
— Хорошо. Тогда, пожалуйста, выбери какую-нибудь другую тему
для разговора.
— Может быть, ты все-таки соизволишь хотя бы выслушать меня?
Попытайся понять — когда проходил суд, я по обмену училась за границей. Я даже
толком не знаю, как именно все произошло, а мне бы очень хотелось это узнать.
— Ты можешь найти все, что тебя интересует, в библиотеке, в
подшивке старых газет. Можешь заняться этим, когда вернешься домой.
Если что и могло вывести Джулию из себя, так это сарказм.
— Послушай, черт побери, меня совершенно не интересует то,
что писали газеты! Я хочу узнать, как все произошло, именно от тебя. Мне
необходимо услышать твою версию.
— В таком случае, тебе не повезло. — С этими словами Зак
встал, поставил бокал и протянул ей руку.
Джулия тоже поднялась, не желая, чтобы он возвышался над ней
как гора, и автоматически вложила свою руку в его, думая, что это жест
примирения.
— Давай ляжем в постель.
Джулия рывком выдернула руку. Его оскорбительное отношение к
ней было просто невыносимым.
— Не хочу. Неужели я требую от тебя слишком многого?
По-моему, это просто мелочь по сравнению с тем, через что мне пришлось пройти
по твоей милости с тех пор, как мы познакомились, и ты это понимаешь не хуже
меня!
— Я не собираюсь снова вспоминать тот день ради кого бы то
ни было. И тебя в том числе, — огрызнулся Зак. — Я это уже делал сотни раз в
полиции и на суде. Теперь этой темы для меня просто не существует. Она закрыта.
Раз и навсегда.
— Но я же хочу помочь. Прошло уже пять лет. За это время
твои воспоминания и точка зрения на определенные вещи могли измениться. А мы бы
составили список всех, кто был там в тот день, и ты бы рассказал мне о каждом
из этих людей. Я отношусь к ним ко всем абсолютно непредубежденно, и это могло
бы помочь. Может быть, я свежим взглядом подметила бы то, что ты в свое время
проглядел…
Его презрительный смех оборвал Джулию на полуслове:
— Каким же это образом ты могла бы мне помочь?
— Я могу попытаться!
— Не говори глупостей. Я истратил более двух миллионов на
адвокатов и частных детективов, но никто из них не смог найти ни одного
возможного подозреваемого, кроме меня.
— Но…
— Хватит об этом, Джулия!
— Нет, не хватит! В конце концов, я имею право на
объяснение!
— Ты не имеешь никаких прав ни на что, — резко оборвал ее
Зак. — И мне абсолютно не нужна твоя помощь.
Джулия отшатнулась, как будто он ее ударил, но смогла
сдержать свою ярость и ничем не выдать того, насколько он унизил ее.
— Понятно, — сказала она.
И ей действительно было все понятно — ему не нужно от нее
ничего, кроме постели. От нее не ждали рассуждений — от нее ждали только
чувств. Она должна была лишь развлекать его и по первой прихоти удовлетворять
сексуальные потребности.
Зак взял ее за плечи и притянул к себе:
— Пойдем в постель.
— Убери свои руки! — прошипела Джулия, резко вырываясь и
отпрыгивая от него, как кошка. Дрожа от ярости и злости на собственное
легковерие, она пятясь обошла диван и кофейный столик так, чтобы иметь
свободный проход в свою спальню.
— Джулия, какого черта ты пытаешься кому-то доказать?
— Я никому ничего не доказываю. Я просто только что поняла,
какой бессердечный мерзавец ты есть на самом деле! — Застывшее ледяное
выражение его лица ничуть не охладило бушевавшую в ней ярость. — После этого
дома ты собираешься просто перебраться в очередное, более надежное убежище! Ты
никогда и не собирался найти настоящего убийцу!
— Нет! — огрызнулся Зак.
— Тогда ты должен быть самым большим трусом на свете! — с
убийственным сарказмом проговорила Джулия, будучи слишком разъяренной для того,
чтобы дрогнуть перед новым, не предвещающим ничего хорошего выражением его
лица. — Если же это не так, значит, ты и есть настоящий убийца!
Открыв дверь в свою комнату, она задержалась на пороге и зло
добавила:
— Я уезжаю завтра утром, и если ты собираешься задержать
меня, то тебе придется прибегнуть к помощи пистолета!
Зак смерил ее презрительным взглядом.
— Задержать тебя? — язвительно переспросил он. — Да я сам
поднесу твою сумку до машины!
Не дослушав последних слов, Джулия захлопнула за собой дверь
спальни. Из последних сил сдерживая слезы, она сняла брюки и надела большую
майку, которую обычно использовала в качестве ночной рубашки. И лишь когда она
оказалась в постели и выключила свет, самообладание окончательно изменило ей.
Натянув толстое стеганое одеяло до самого подбородка, Джулия перевернулась на
живот и уткнулась лицом в подушку. Она плакала от стыда и унижения, которому
подверглась по собственной же глупости и легковерию. Она плакала до тех пор,
пока просто не иссякли все слезы, после чего, совершенно измученная и
опустошенная, перевернулась на бок и застывшим взглядом уставилась на залитый
лунным светом зимний пейзаж.
В то же время в своей спальне Зак пытался успокоиться,
выбросив из головы сцену, которая только что произошла в гостиной. Но все его
усилия были тщетны. Слова Джулии настойчиво звучали в ушах, причиняя
нестерпимые мучения, тем большие, чем чаще он вспоминал презрительное выражение
ее лица, когда она назвала его трусом и убийцей. Раньше ему казалось, что за
время судебного расследования и заключения у него выработался иммунитет к
подобного рода оскорблениям, но, очевидно, Джулии удалось каким-то образом
пробиться сквозь броню. Он ненавидел ее за это, но еще сильнее ненавидел себя
за то, что позволил ей это сделать.
