В нем бурлил гнев.
Когда он проезжал эту деревушку в прошлый раз, всего несколько дней назад, никаких вывесок не было. Эмилиан был настолько обескуражен, что в первое мгновение, осадив лошадь, безучастно смотрел на двери церкви. Перед его мысленным взором возник образ Ариэллы де Уоренн, и он всем сердцем пожелал, чтобы она оказалась достаточно глупа и все же приехала к нему в Вудленд.
Английская часть его натуры умерла.
Пришпорив кобылу, он пустил ее галопом и, заставив животное подняться по каменным ступеням крыльца, сорвал с двери ненавистную надпись. Затем он столь безжалостно развернул лошадь, что она припала на задние копыта. Эмилиан поскакал на постоялый двор.
Соскочив на землю, он в один прыжок оказался у входа в «Белый олень» и содрал вывеску, проклиная gadjos за их снобизм, предрассудки и ненависть. Тут он почувствовал на себе взгляды.
– Еще один цыган, такой же, как и все остальные.
Эмилиан медленно повернулся и заметил стоящую на другой стороне улицы группу из пяти мужчин. Они немедленно потупились и поспешно зашагали к центру деревеньки. Он так и не узнал, кто из них произнес эти слова с таким нескрываемым презрением.
Он уже сотни раз слышал эту фразу прежде.
Эмилиан часто и тяжело дышал, тщетно пытаясь восстановить душевное спокойствие. Он мог бы сорвать все вывески, но не в его силах стереть из людских сердец укоренившиеся в них предрассудки и ненависть, и эти плакаты будут появляться снова и снова – до тех пор, пока Стеван и kumpa’nia не оставят эти места. Но он не мог просто взять и уйти.
Эмилиан направил свою кобылу к магазину изящных вещиц Хоукса, торгующему такими экзотическими товарами, как специи с Дальнего Востока, ножи для вскрывания конвертов из слоновой кости и американский табак, а также мебель от лучших мастеров плотницкого дела, напольные и наручные часы, кожаные крышки столов, письменные принадлежности, урны и вазы, лампы и канделябры. На протяжении долгих лет он приобрел множество дорогостоящих товаров у хозяина этого магазина.
Сжимая в кулаке дверную ручку, Эмилиан ощутил тупую боль в душе. В следующее мгновение он оказался в просторном магазине с большими застекленными окнами.
Освещение внутри было приглушенным. Молодой человек принялся осматривать товар, осознавая, что ему нужно во что бы то ни стало замаскировать сжигающий его гнев.
– Ты разве надписи не видел? Цыгане здесь не обслуживаются!
Эмилиан все еще был облачен в изумрудно-зеленую жилетку, щедро расшитую золотой нитью. Он развернулся подчеркнуто медленно и воззрился в высокопарное лицо сына Хоукса.
Эдгар Хоукс побледнел.
– Милорд Сен-Ксавье! – вскричал он, отвесив низкий поклон. – Приношу вам глубочайшие извинения.
– Я возьму вон те две хрустальные вазы, – спокойно произнес Эмилиан. – Их выдували вручную, не так ли?
– Да, сэр, они из графства Уотерфорд, лучшего в Ирландии производителя…
Эмилиан перебил его:
– И вот эти коврики, пару.
– Они турецкие, милорд, и очень дорогие. Не хотите ли, чтобы я развернул их для вас?
– В этом нет необходимости. – Он подошел к сундуку, явно сделанному испанскими мастерами. – И вот это я тоже возьму.
– Одну минуточку, я только принесу бухгалтерскую книгу, – хриплым от волнения голосом произнес Эдгар, скрываясь в подсобном помещении.
Эмилиан остался стоять неподвижно, чувствуя, как все его существо затопляет волна презрения к этому пухлому человечку. Вдруг перед его мысленным взором снова возник образ Ариэллы де Уоренн. «Веришь ли ты в любовь с первого взгляда?»
Он выругался. Чем скорее ему удастся найти достойного доверия управляющего, тем скорее он сможет покинуть Дербишир вместе с табором.
Тяжело отдуваясь, вернулся Эдгар. За ним появился его еще более тучный отец.
– Лорд Сен-Ксавье, очень рад видеть вас, сэр. Вы ничего не покупали в нашем магазине с прошлой зимы, – произнес Джонатан Хоукс, заискивающе улыбаясь.
Не обращая на хозяина ни малейшего внимания, Эмилиан поднял глаза к потолку и заметил висящий там хрустальный канделябр, являющийся частью декора помещения.
– И вот это я тоже возьму.
– Канделябр не продается, – возразил Эдгар. На лбу его выступили капельки пота.
Эмилиан воззрился на него, страстно желая схватить его за горло и придушить.
Эдгар побледнел, но тут на выручку ему пришел Джонатан:
– Разумеется, мы продадим его вам.
– Очень хорошо. Пока это все. Занесите на мой счет.
– Разумеется, – ответил старший Хоукс. – Я сейчас же посчитаю итоговую сумму ваших покупок.
Эмилиан одарил хозяина холодной улыбкой:
– Ах, как мне нравится отовариваться в вашем магазине.
– Рад слышать это, милорд, – поспешно отозвался Джонатан.
– В самом деле? Вынужден, однако, сообщить, что отныне я намерен покупать у Шеффилда в Манчестере.
Джонатан молча воззрился на него.
Эмилиан отвечал хозяину тем же. Некоторое время ни один из них не произносил ни слова.
– Настоятельно рекомендую вам убрать вывеску. Также советую поощрить ваших соседей последовать вашему примеру.
Джонатан побелел как мел.
– Полагаю, эта вывеска – ужасное недоразумение, – наконец вымолвил он.
– Вот и хорошо. – С этими словами Эмилиан и покинул магазин.
Глава 6
Едва придя домой, Эмилиан услышал голоса своего кузена и двух его приятелей-холостяков. Они находились в гостиной, и избежать встречи не представлялось возможным. Он тайно надеялся, что они станут насмехаться над ним. В магазине изящных вещиц Хоукса Эмилиан демонстрировал чудеса самоконтроля, но дома не видел нужды сдерживаться. Одно колкое слово в его адрес – и он взорвется. Ему нужен был хоть какой-нибудь повод…
Он в нерешительности замер на пороге гостиной. За последние несколько лет он многое изменил в этой комнате, превратив ее в удобное место проведения досуга для англичанина. Повсюду стояли диваны, стулья, столики и лапы. На каменной стене над камином висел герб семьи Сен-Ксавье и портреты его предков. Над каминной полкой располагались мечи, которыми, по заверению Эдмунда, сражались во времена гражданских войн. В дальнем конце гостиной стоял античный столик с двумя стульями с высокими спинками, чья кожаная обивка местами потрескалась от времени. По словам отца, этот стол находился в доме со времен его постройки в конце шестнадцатого века.
Это был его дом, и он потратил многие годы, работая над тем, чтобы превратить Вудленд в процветающее имение. Но это был дом англичанина, а Эмилиан больше не хотел быть одним из них.
