Володя рывком распахнул дверь Генкиной комнаты и не двинулся дальше порога. Идиллия! За столом с очередной медичкой вино под холостяцкую закуску потягивает.
— Привет! — Генка расплылся в улыбке. — Пришел? Знакомься! Это… — запнулся, вспоминая имя. — Это Танечка! Наша Таня горько не плачет, наша Таня нашла свой мячик!
Лицо, оно же морда, у Генки было хмельным (простительно) и скабрезным (убить!).
Медичку Володя плохо рассмотрел, мельком отметил — серое в очках, сутулое в красной блузке.
— Добрый вечер! — кивнул Володя Тане-медичке. — Выйди! — приказал другу.
— Танечка! — Генка, вставая, захватил ее руку и поцеловал. — У нас, у мальчиков, тоже есть свои маленькие секреты! Гораздо меньше ваших! Мик-ро-с-те-лемет-ри-ческие! — выговорил он по слогам абракадабру. — Сей момент буду! Жди меня, и я вернусь! Только очень! — Генка закусил губу, изобразил страсть. — Очень жди!
Володя, потеряв терпение, шагнул вперед, отодрал Генку от руки медички и выволок в коридор.
— Ты! — прошипел Володя.
— Все сделал! Договорился! — Генка, прижатый к стене, поднял руки вверх. — Соседка сдает тебе комнату. Все условия! Мы друг другу не мешаем. Моя Таня, твоя, извини Штанга. Японский городовой! Надо было прожить почти сорок лет, нарожать детей, чтобы по коммуналкам с залетными старыми девами…
— Меня с собой не сравнивай! Что ты Ленке сказал? Ты ее манной кашей обозвал? Обо мне наплел, сволочь? Юбочник! — Володя схватил Генку за грудки.
— Прости! — театрально завопил Гена. — Ошибся, больше не буду! Друг! Проси что хочешь! Тебе почка лишняя не нужна? Возьми, вырежи мои почки! — кривлялся Генка.
— Идиот! — сбавил пыл Володя.
— Хронический, неисправимый, от рождения! — подхватил Гена. — Слушай, а ты меня правда бить собрался? Вот дурак!
— Сам дурак! — буркнул Володя, признавая глупость своего поведения.
— А-а-а! — завопил Гена. — Убивают!
И бросился в комнату.
Они не дрались шутейно лет двадцать.
А раньше часто случалось: готовятся к экзаменам, час сидят над книжками, два — и вдруг начинают драться-бороться для разминки. Измочалят друг друга, пар выйдет — и снова за учебники или идут за пивом.
Таня, вовсе не медичка, а киоскер, торгующая ежедневной, недельной и ежемесячной прессой у станции метро «Полежаевская», двадцати семи лет, не замужем, с роковым потением или, по правде, жировыделением пор лица, как ей казалось — отвращающим мужской пол, загнавшая себя в абсолютные уродины; но тут появился ОН, покупавший каждое утро несочетаемое — «Коммерсант» и «СПИДинфо», жгучий брюнет с улыбкой Сталлоне, чуть уставшего после трех суток перестрелок, ставший предметом ее ночных, утренних и дневных грез, побудивший купить жироудаляющие лосьоны и доводящий ее до обморока. своими: «Здравствуйте! Мерзкая нынче погодка! Мне — как всегда»; а сегодня вовсе лишивший остатков разума: «Во сколько кончаете работу? В семь? Не хотите со мной выпить чашечку чая и послушать вечно прекрасную музыку?» — и она сомнамбулой притащилась к школьной подруге, умолила ее одеть и причесать себя для судьбоносного свидания; но предательские поры лица, она их чувствовала как отдельные организмы, продолжили источать жир в богемно-неубранной комнате Геннадия; она доставала салфетку, промокала лоб, терла подбородок — с ужасом видела на белоснежной поверхности отпечатки бесполезных ухищрений, грязно-коричневые следы двух тональных кремов и порошковой пудры, готова была завыть от отчаяния, но тут появился лысый мужчина, отозвавший Геннадия в коридор.
Быстро! Что советовала подруга? Обрызгать лицо из пульверизатора спиртсодержащим лосьоном, досчитать до пяти, промокнуть и напудриться!
Таня успела только обрызгаться и промокнуться. Двое разъяренных мужчин ворвались в комнату. Свободное пространство — лишь вокруг стола, за которым она сидела. Остальное — мебель, штабеля книг, лыжи, пакеты с неизвестным содержимым, автомобильные покрышки, сваленные в углах, раскладушка под окном.
Они бегали вокруг стола. Лысый догонял, Геннадий убегал. Оба кричали о поруганной дружбе.
Геннадий:
— Я всегда говорил! Вовка! Ты меня знаешь! Бабы вмешаются — прощай мужская дружба!
Лысый, он же Вовка:
— Скотина! Собака! Сволочь! — Все на букву «С», получалось как стихи.
На короткое время они останавливались, часто дергаясь из стороны в сторону, рассчитывая, куда побежит противник, и снова мчались по кругу. Они носились с юношеским азартом, который Таня приняла за дикую ярость.
Она не знала, что делать. Испугалась, потому что дерущихся мужчин видела только в кино. Артисты совсем нестрашно наносили удары, а у этих, казалось, дойдет до натурального убийства.
Приоткрылась дверь, появилась голова соседки.
— Мордобой! — с неожиданным для ее возраста азартом проговорила старушка. — Вчера здесь изнасилованная была. Ой, плакала! Так исходилась, сердешная! А милицию не вызвали! Спорили про перестройку, — донесла соседка.
Володя поймал Генку, свалил на раскладушку. Одной рукой захватил ворот рубашки, другой — чуб. Поднимал голову поверженного и бил оземь, то есть о парусину.
— Попался, враг народа! Получай!
— Дяденька! — плаксивым голосом умолял Гена. — Дяденька, не убивайте! У меня пятеро детей!
Заинтересованная соседка на полкорпуса влезла в комнату, попеняла Тане:
— Чего ждешь? У Геннадия, правда, много детей. Двинь лысому, который сверху!
Таня, впервые с тринадцатилетнего возраста забыв про жировые поры, встала, подошла к борющимся. В руках у нее был пластиковый пульверизатор. Ненадежное оружие. На подоконнике лежал толстый том энциклопедического словаря. Татьяна схватила книгу, размахнулась и огрела Володю по черепу.
Она била одной рукой, и удар получился несильным. Лысый не упал бесчувственно, только развернулся и удивленно посмотрел на нее.
Таня мужественно закрепила успех: забрызгала его лосьоном со спиртом из баллончика.
Володя задохнулся, закашлялся, свалился на пол. Гена весело загоготал (Тане почудился предсмертный хрип):
— Женщины! Вы меня погубите! Только вы меня спасете!
Его обидчик стоял на четвереньках, заходился от кашля, сквозь пальцы, которыми он закрывал лицо, обильно текли слезы.
— Никак ты ему глаза выжгла! — ахнула соседка. — Слепым останется! — оптимистично заключила она.
Медичка, она же киоскер Таня, схватила свою сумочку и бросилась прочь из квартиры.
Через некоторое время друзья мирно сидели за столом и ужинали. Володя, которому старушка промыла глаза спитым чаем, вполне зрячий, по-прежнему плакал, но уже не так обильно. Слезы почему-то текли одновременно через нос, поэтому он беспрерывно сморкался в платок.
