— Чего ты хочешь? — с трудом разлепляя глаза, спросил Андрей. — На ручки? Ну, иди на ручки. Замолк? И дальше? Давай гулять, что ли. Куда ты тянешься? Это нельзя! Нельзя тащить в рот пульт от телевизора. Он невкусный и с микробами. Будет швах, или, по-твоему, бо-бо. Черт, я уже заговорил как придурочный. Не вертись! Крутится и крутится, будто… живой. Петька, нам еще два часа продержаться, а потом няня приедет.
«А вдруг не приедет? — похолодел Андрей. — Передумала, обстоятельства изменились, про оплату я с ней забыл поговорить, условия не понравились, конкурирующий младенец объявился…»
Он посадил Петьку в манеж, дал телевизионный пульт, мысленно послав к черту микробов, и бросился звонить Ольге.
— Ты точно знаешь, что Мариванна приедет? Она поклялась?
Ответом было протяжное зевание сестры, сквозь которое можно было услышать положительное — угу!
— Продиктуй мне телефон Мариванны.
— Андрей, такая рань! Взбрело тебе…
— Это у тебя рань, а у меня беспросветный мрак!
Петя умудрился надавить на нужную кнопку, и экран телевизора ожил, громко бухнула музыка.
— Что за звуки? — спросила Ольга.
— Не обращай внимания, Петька телевизор включил.
— Сам?
— Оля! Телефон!
— Сейчас найду. — И опять сладко зевнула.
Мария Ивановна ответила быстро, сказала, что уже собирается, как и договаривались, в восемь будет у него, у Андрея.
— Мы с вами не обговорили зарплату.
— Это не к спеху, Андрей.
— Видите ли, я бы хотел вас попросить с ночевкой. В смысле — ночевать рядом с Петькой, потому что… — (Еще одна такая ночка — и я его придушу.) — Потому что мне на работу, и вообще.
Мария Ивановна молчала, Андрей напрягся и предложил:
— За ночную смену двойной тариф.
— Дело не в деньгах, мне бы не хотелось вас стеснять.
— Более, чем стеснил меня этот… — (ревун, оглоед, монстр, зараза) — этот мальчик, стеснить невозможно.
— Хорошо, если вы просите…
— Убедительно прошу! Не забудьте взять личные вещи. До встречи! Ждем вас! Вы на метро поедете? Лучше на такси, я оплачу.
— Извините, Андрей, но я не умею пользоваться такси.
— А чего тут уметь? Ладно, на метро, только не задерживайтесь. Я без вас… в смысле — Петя без вас скучает.
Мария Ивановна приехала раньше оговоренных восьми часов. Андрей вручил ей ребенка и рванул в ванную, принимать душ и бриться. Скорее из дома — вон.
На работе он выпил пять чашек кофе, но все равно зевал каждые пять минут. После сытного обеда, который им в офис привозили из ресторана, в сон потянуло совершенно безудержно. Заявился в кабинет Гены Панина, друга и начальника, попросился вздремнуть часок на диване.
— Перебрал вчера? — понятливо ухмыльнулся Гена.
«Если бы!» — хотел ответить Андрей. Но посвящать друзей в свои идиотские проблемы, способные обернуться многолетними подтруниваниями, было бы неразумно.
— Вроде того, — кивнул Андрей. — Дай поспать!
— Я тоже отрываюсь, когда жена уедет.
— Нет у меня жены! — излишне резко воспротивился Андрей.
— Пусть девушка, я Марину имел в виду.
Андрей ослабил узел галстука, снял пиджак, завалился на диван и пробормотал что-то вроде: жены, девушки, мамы, няни — пусть провалятся, отдыхают, то есть отдыхать буду я, заслужил.
Ощущение негаданной благодати, почти счастья, не покидало Марию Ивановну. Хотя примешивалось и чувство неловкости — чужая трагедия обернулось для нее удачей. А трагедия, судя по всему, случилась нешуточная. Как могла мать бросить своего ребенка? Да еще такого необыкновенного, умного, веселого, энергичного? Развод плохо повлиял на Андрея, отрицательное отношение к жене он, похоже, переносит и на сына. Никак не демонстрирует свою любовь к Петеньке, а подчас смотрит на него с нескрываемым раздражением. Но не исключено, все мужчины так ведут себя по отношению к детям. И выражение досады на лице — норма? Мария Ивановна никогда не наблюдала представителей сильного пола в быту, не знала их повадок. Мужчины для нее — совершенно загадочные и непредсказуемые существа, способные на самые удивительные реакции и поступки. Например, тяжелая стальная дверь со множеством замков — не свидетельствует ли она о подозрительности Андрея и паническом страхе быть ограбленным? И юмор у Петенькиного папы настолько своеобразный, что находится за гранью ее понимания. Разве остроумно назвать малыша желудочно-кишечным деспотом?
Ухаживать за маленьким физически легко и эмоционально приятно. Точно идти по солнечной дороге вверх — к находкам, свершениям и открытиям. А забота о тяжелобольных старушках была путем вниз — во мрак, в пустоту, в небытие, в могилу.
Весть о том, что Мария Ивановна нашла работу няни, взбудоражила ее подруг. Они активно перезванивались, строили планы консультативной и материальной помощи. Брошенный матерью ребенок представлялся им голым нищим дистрофиком. Звонили Маше с вопросами: что привезти? Ее отказы во внимание не принимались. Что Маша понимает в детях, которые растут стремительно, размер одежки меняется каждый месяц! Единственное, о чем попросила Маша, — достать ей литературу по воспитанию детей до года. Не покупать специально книги, но вдруг у кого есть уже отработанные.
И одежда для малыша, и книги нашлись у одной из подруг, бабушки годовалого внука. Она была делегирована общественностью к Маше, по дороге купила фрукты.
Андрей, возвращавшийся с работы, столкнулся с незнакомой женщиной у собственного порога. Груженная авоськами, из которых торчали бананы, тетка собиралась звонить в его дверь.
— Вы к кому? — спросил Андрей, вставляя ключ в замок.
— К Маше, к Марии Ивановне. А вы Петечкин папа?
Андрей пробурчал нечто неразборчивое.
— Я только на секунду. Передать Марии Ивановне методическую литературу, мальчику — одежду и игрушки. Можно хоть одним глазком на него взглянуть?
— Можно его упаковать, перевязать и забрать с собой!
— Что?
— Проходите. — Андрей открыл дверь.
Сюда повадятся любопытствующие доброхоты? Сейчас усядутся няня с подружкой на кухне, станут лясы точить и чаи гонять. Его дом превратился в проходной двор!
Но Мария Ивановна недолго пошепталась с визитершей в коридоре, и та ушла.
— Андрей, извините за это вторжение! — Мария Ивановна вошла на кухню.
— Да ладно, чего уж там.
— Вам на ужин я приготовила рыбу и картофельное пюре. Но не знаю, любите ли вы их.
— Мы не договаривались, что вы будете готовить.
— Простите, больше не повторится.
