– Извините меня, мадемуазель, – де Сент-Аманд склонился над ее рукой, а затем с видимым сожалением выпустил ее. Блэкберну захотелось изуродовать его лягушачье лицо. – Я бы никогда не упомянул о вашей волшебной картине, если бы знал, что это доставит вам столько неприятных минут.
Неприятные минуты, подумал Блэкберн. Он сам по себе одна большая неприятность.
– Пустое, – ответила Джейн.
Ее голос был немного взволнованным. Может, она расстроилась из-за того, что Блэкберн узнал о скупости ее деверя?
Но почему ей было больно? Большинство знакомых ему женщин использовали свою боль как кнут. Джейн была умнее, чем он думал, и ее сдержанность неожиданно вызвала в нем желание защитить девушку.
С неуместной искренностью де Сент-Аманд продолжал:
– Единственной моей целью было выразить вам то наслаждение, которое мне доставляет ваш гениальный талант.
– Спасибо. Я очень рада, что кто-то... – голос Джейн дрогнул, – что вы смогли увидеть на картине те чувства, которые я в нее вложила.
Адорна порылась в сумочке на шнурке и протянула Джейн платок.
Блэкберн в замешательстве наблюдал за этой сценой. Джейн готова была расплакаться. Но почему? Одиннадцать лет назад она ни разу не заплакала. Ни в танцевальном зале, ни в его кабинете. В самых ужасных и тяжелых ситуациях она сохраняла присутствие духа. Почему же обыкновенный комплимент довел ее до слез?
Джейн была очень взволнована, и Адорна крепко обняла тетушку. Виолетта положила руку ей на плечо. Фиц смущенно откашлялся.
Кто-то должен был взять на себя инициативу, чтобы такая чрезмерная чувствительность не затопила их всех в море слез.
–Нам нужно возвращаться в зал. – Блэкберн заметил, что его голос звучит как-то неестественно.
Де Сент-Аманд вновь просиял в улыбке, на этот раз она была презрительной.
–Мы должны вести себя так, будто наша маленькая компания решила предпринять прогулку по саду, чтобы спастись от жары – продолжал Блэкберн. – При участии таких уважаемых провожатых, как присутствующие дамы, репутация Адорны не пострадает.
– А как же мистер Джойс? – спросила Виолетта.
– Я пошлю кого-нибудь из слуг, и его посадят в экипаж, – Блэкберн даже не взглянул на Джойса. – Фиц, не можешь ли ты объяснить ему, что дальнейшее общение с Адорной крайне нежелательно.
Фиц, этот прирожденный развратник, весело оскалился:
– Буду счастлив помочь. Полагаю, что вполне уместно будет зайти к нему завтра.
Пока все неторопливо направлялись к дому, Блэкберн подумал о том, что Фица можно использовать в этом качестве после каждого бала.
Де Сент-Аманд шел рядом с Джейн.
– Кто учит мадемуазель Морант французскому?
– Его зовут мсье Шассер. – Рэнсом с облегчением услышал, что голос Джейн был спокойным и ровным. – Он лучший учитель из тех, каких она заслуживает.
– А, Пьер Шассер, я его знаю, – небрежно заметил де Сент-Аманд. – Приятный молодой человек. Эмигрант, как и я, но, конечно, не аристократ.
Его высокомерный тон несказанно раздражал Блэкберна. Да кто он, в конце концов, такой, этот спесивый француз, от которого, к тому же, слегка несет чесноком?
Когда Блэкберн поднялся на террасу, Виолетта подошла к нему и прошептала:
– Джейн продала ее.
Он замедлил шаги, и Виолетта остановилась вместе с ним.
– Чтобы иметь средства к существованию, ты хочешь сказать?
– Да. – Она смотрела, как Джейн поднимается по ступенькам. – Мистер Морант трясется над каждой копейкой.
– Это неудивительно. Моранта знают как жулика и хвастуна, и я всегда старался держаться от него подальше.
Это была прекрасная возможность подробнее разузнать о делах Джейн, и Блэкберн тщательно подбирал слова:
– Но мисс Хиггенботем, наверное, стыдится обременять тебя своими денежными проблемами?
– Обременять меня? – Виолетта стояла, выставив локти в стороны, и гневно смотрела на него. – Однажды Тарлин заметил, с какой тоской она смотрит на простой набор карандашей для рисования. Она, конечно, храбрится, но совершенно очевидно, что мистер Морант бессовестно злоупотребляет ее беззащитностью.
– Злоупотребляет? На ней были синяки, когда она приехала?
– Нет, но она была очень бедно одета, похудевшая, и руки ее были в мозолях.
Виолетта стала громко дышать, и Блэкберн заметил, что она также собирается расплакаться. Должно быть, что-то такое витало сегодня в воздухе.
– И все же, мне кажется странным то, что английская леди продает картину этому выскочке Бонапарту.
– Не думаю, чтобы она сама ее продавала, – голос Виолетты окреп. – Ты слишком долго работал в министерстве иностранных дел, Рэнсом, если видишь в Джейн изменницу отечеству. В юности она хотела поехать в Европу, мечтала снимать мансарду в Риме и зарабатывать на жизнь своим искусством.
– Безумие, – усмехнулся он.
– Может быть. А может, это было бы лучше, чем та жизнь, которую она ведет сейчас.
Снова это чувство вины.
– Джейн, судя по всему, продала картину одному из доверенных лиц Наполеона или коллекционеру, способному оценить истинное произведение искусства. А она действительно талантлива, Рэнсом. Ты должен это признать.
– Я должен признать это?
–Думаю, в тебе еще жива глупая обида за статую, но Джейн дорого заплатила за свою ошибку.
–Ты хочешь, чтобы я ее пожалел?
–Сострадание великого лорда Блэкберна? – Виолетта горько усмехнулась. – Конечно, нет.
Она отошла, но Блэкберн не обратил на это внимание. Он неотрывно смотрел на силуэт Джейн на фоне освещенных дверей.
Итак, она познала нужду. Но посмотрите на нее сейчас! Ее блестящее шелковое платье отвечает последней моде. Юбка, выгодно подчеркивающая ее стройные ноги, сшита искусным портным. Шаль, которая скромно покрывавет ее плечи, соткана из бельгийского кружева.
Либо она написала очень много картин, – во что Блэкберну мешала поверить гордость, – либо за это платит кто-то другой. Но кто? И почему?
Де Сент-Аманд подошел к Джейн и тихо заговорил с ней. Девушка протестующе махнула рукой, но он настаивал, сжимая что-то в ее руке. Она посмотрела (клочок бумаги, подумал Блэкберн) и попыталась вернуть это. Однако де Сент-Аманд продолжал настаивать и сжимать ее руку, и наконец Джейн положила бумажку в сумочку.
Потом она как ни в чем не бывало сказала:
– Сделаем вид, что у нас только что была очень приятная прогулка, – в ее позе был намек на Веллингтона. – Адорна, дай мне взглянуть на тебя. Нет, это приключение не отразилось на твоем внешнем виде. А теперь – улыбайтесь все.
