— Слушаюсь, миледи, и весьма надеюсь принести вам эту присягу.
Сора повернулась к смотрителю замка Уэйс.
— А где же сэр Фрейзер? Он едет за вами?
Вопрос явно привел его в замешательство.
— Не совсем так, миледи. Сэр Фрейзер…
Сора недоуменно подняла бровь.
— Сэр Фрейзер отказался от приглашения.
— Отказался?
Уильям рассеянно поднял колечко волос с плеча Соры и убрал его под вуаль, явно не следя с надлежащим вниманием за ходом беседы.
— Значит, он был слишком беден для того, чтобы приехать к нам?
— Нет, лорд Уильям.
— Его жена рожала, дети его ослабели от жара, и он прибудет сразу же после их выздоровления?
— Нет, милорд.
— Он отказывается выполнять присягу, данную своей госпоже?
Уильям поднял глаза, но взор его уже не был рассеянным. Он впился взглядом в неуютно чувствовавших себя вассалов, и те переминались с ноги на ногу, напряженно и сосредоточенно.
— Сэр Фрейзер отказывает моей леди Соре, моей супруге, в том, что ей принадлежит по праву?
— Да, милорд.
Голубые глаза Уильяма сковал лед.
— Так пускай же готовится к осаде.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Я посвящаю свое стихотворение моей возлюбленной даме.
Слуги убрали остатки холодных блюд со стола и наполнили кубки элем, а кувшины вином. Участники дневного сражения сравнивали свои кровоподтеки и рваные раны. Они слушали рассказы про битвы, хохотали над поверженными и не обращали внимания на Николаса, который взобрался на свою скамью за главным столом и лопотал какое-то стихотворение. Он упорствовал до тех пор, пока леди Джейн не хлопнула рукой, призывая к тишине, и под ее начальственным присутствием за главным столом воцарилась учтиво-досадная тишина. Тогда Николас откашлялся и приступил к чтению обоймы стихотворений, взывающих к сердцу невесты.
Все слушали вежливо. А что им оставалось делать под пристальным взглядом леди Джейн, застывшим на их лицах? Вежливо слушал и Уильям. А как иначе он мог поступить по отношению к гостю? Поклонение даме было новомодным поветрием, занесенным сюда недавно придворными ухажерами из Аквитании. Рыцарь избирал какую-нибудь даму и посвящал ей свои песни, следовал за ней повсюду, шел в бой с ее талисманом. Говорят, что жена Генриха, Элеонора, воодушевила трубадуров своей любовью к поэзии.
Эти жалкие стишата ничего не значили, они просто-напросто были выражением влюбленности молодого человека. Николас никогда не терял голову из-за женщины; Уильяму следовало бы радоваться и гордиться тем, как Николас боготворит Сору.
Эти дурные стишата ничего не значили. У Уильяма не было оснований приходить в ярость только из-за того, что он не хотел никому отдавать Сору. Если бы он вскочил и пробил бы Николасу башку — о чем он страстно мечтал, — то гости подохли бы со смеху, а потом сделали бы из него посмешище до конца его дней.
Эти расхожие стишата ничего не значили; так почему же ему было страшно повернуться и посмотреть на Сору и увидеть, как ее милое лицо сияет от удовольствия?
— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.
Деловитые интонации голоса его любимой резанули Ульяма по самому больному месту. Голос ее вовсе не свидетельствовал о том, будто она вне себя от восторга в нем прозвучала заинтересованность. Повернув голову Уильям внимательно посмотрел на свою даму. Над ее плечом склонился оруженосец лорда Питера, и она шепотом давала ему какие-то распоряжения. Юноша поклонился и отошел назад, а Сора поймала Уильяма за рукав и потянула его.
— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.
Уильям сообразил, что у Соры есть преимущество перед гостями. Она не могла видеть строгого взгляда Джейн. Сора слушала Николаса до тех пор, пока тоска не возобладала над учтивостью, и тогда она вернулась к ненавязчивому руководству слугами и принялась своим тихим голоском выяснять интересующие ее вещи.
— О леди Джейн?
Он нашел глазами женщину, сидевшую за другим концом стола, и, стряхивая крошки со скатерти, спросил посуровевшим голосом:
— А что? Она была с тобою неучтива?
— Отнюдь. Это женщина, которая желает мне добра, но не знает, как это сделать.
— Так она никогда и не спрашивает, — в раздражении заметил Уильям.
Сказал он это сквозь зубы, беспричинно раздосадованный из-за неуместного проявления страсти Николаса к невесте, однако сдержался и продолжил:
— Она досконально разбирается во всех тонкостях этикета, ей и в голову не придет, что какая-то ситуация может поставить ее в тупик.
— Ты ее не любишь, — заметила Сора.
Избегая смотреть непосредственно на декламирующего Николаса, Уильям постарался дать исчерпывающую характеристику той дамы, о которой шла речь.
— Да нет, дело не в том. Она несколько старше меня, возраст позволяет ей помнить то время, когда еще был жив славный король Генрих, и уж об этом она мне позабыть не даст. Единственным страстным желанием леди Джейн является установление спокойствия, благодаря чему она сможет вовсю использовать свое положение при дворе.
Николас принялся описывать посещающие его видения и Уильям крепко стиснул в кулаке кубок.
— Непохоже, чтобы она тебе нравилась, — с сомнением произнесла Сора, неправильно расценив гнев Уильяма.
— Нет, нет. Она мне нравится. Она строго следует этикету и никогда не отступает от него.
Он залпом выпил вино, и резкий переход к болезненным воспоминаниям отвлек его внимание от Николаса.
— У нее доброе сердце. Если молодой человек совершает какой-то жестокий или глупый поступок, она поджаривает его на медленном огне до тех пор, пока он не завопит от раскаяния. Тогда она перевязывает его раны, скрывает все свидетельства его проступка, и никто больше не произносит ни слова.
Сора интуитивно догадалась:
— Она уберегла тебя от какого-то дурного шага.
— Я тогда был оруженосцем и находился далеко от дома. Я был слишком юн для самостоятельной жизни и обладал наглостью свежеиспеченного мужчины.
Приблизившись к ее уху, Уильям прошептал:
— Нет ничего хуже, чем женщина, которая всегда права. Особенно, если она действительно права.
Сора громко расхохоталась, довольная тем, что напряжение в голосе Уильяма несколько ослабло благодаря ее стараниям. Голос его был чарующим: теплым, золотистым, по-мужски гортанным, отчего где-то глубоко внутри нее все трепетало. Соре не нравилось, когда в его голосе проскальзывали высокие истеричные нотки она поразилась, обнаружив, что всему прочему предпочитает доставлять удовольствие Уильяму. Когда же это началось?
Сора взялась рукой за его подбородок, чтобы приблизить Уильяма к себе, и хотя она понимала, что надо бы отдать распоряжения слугам, она была не в состояния воспротивиться притягательной силе его кожи. Близость большого тела Уильяма согревала ее не только снаружи, и по мере того, как приближался день их свадьбы, день их последней близости все больше отдалялся в прошлое. Тяжело было терпеливо дожидаться завтрашней ночи, когда все ее тело стонало: «Сейчас, сейчас». Вжавшись телом в жесткую скамью в надежде, что это поможет отвлечься, Сора спросила:
