Он знал. Король все знал. Дэвид хотел посыпать себе голову пеплом. Но вместо того, чтобы произнести покаяние, он сказал:
– Когда заманиваешь в ловушку хитрую лису, монсеньор, нужно схватить ее в ту самую минуту, когда она попалась, чтобы она не навредила себе, пытаясь выбраться.
– Мне не нравится, когда меня сравнивают с лисой, – жестко сказала Элисон.
– А мне не нравится, когда моя жена обращает меч против короля, – не менее сурово отозвался Дэвид.
Генрих с усмешкой прервал их. Обернувшись к Элисон, он загнул три пальца и стал отгибать их один за другим.
– Богатство, порода, преданность долгу. Это, кажется, были ваши требования к будущему супругу?
Элисон залилась краской.
– Я нашла, монсеньор, что преданность долгу у сэра Дэвида перевешивает его… происхождение и… – она кашлянула, – …богатство.
Генрих поднял брови.
– Так вы вышли за него, отлично зная, что он не удовлетворяет вашим требованиям?
– Да.
– Ну в таком случае, сэр Дэвид, хотя это сравнение и оскорбляет вашу супругу, я принимаю за истину историю о лисе и ловчем.
Дэвид подавил смех. Элисон и бровью не повела.
Генрих вздохнул.
– Однако мне жаль вас, сэр Дэвид. Что это за жена, которая проявляет так мало чувства?
Такое отсутствие проницательности удивило Дэвида. Разве не видно по ее опущенному подбородку, что она рассержена? Что легкая дрожь пальцев говорит об усталости? Что блеск в глазах предвещает взрыв горя из-за смерти Филиппы?
Нет, Генрих ничего этого не заметил. Он видел только двух совершенно разных, непохожих друг на друга людей, связанных узами брака, и он решил, что этот не санкционированный им союз скорее забавляет его, чем сердит.
– Я взыщу с вас пеню, – весело сказал он. – Только и всего.
Зная о постоянной нужде Генриха в деньгах на военные расходы, Дэвид поморщился. Но он понимал, что они легко отделались, и решил окончательно в этом убедиться.
– Меня посадят в тюрьму за убийство вашего кузена?
– Кого? – удивился Генрих. – А, Осберна? Нет, нет. Ваш вызов был оправдан. И к тому же он пытался убить вас, после того как заявил, что сдается. Не беспокойтесь.
Генрих, наверно, заметил, как недоуменно смотрел на него Дэвид, потому что он наклонился к нему и доверительно пояснил:
– Конечно, упокой, Господи, его душу, я закажу мессу, но он был старше меня и задирал меня немилосердно, когда мы были детьми. После моей коронации, хотя он и стал раболепствовать, я-то знал, что он за человек. Он из богатой и влиятельной семьи, поэтому я его не трогал, но в королевстве без него будет спокойнее. Однако будем считать, что я вам ничего не говорил.
Дэвид поклонился. В нем боролись изумление и облегчение. Колени у него дрожали от слабости. Король считает, что он, Дэвид, оказал ему услугу. Все его страхи потерять дочь, жену, свои угодья и саму жизнь были напрасны. Он поступил правильно и был за это вознагражден.
Он взглянул на Элисон. Ну, не то чтобы вознагражден. Но жена останется при нем.
– Могу я спросить, монсеньор, какой выдумкой Осберн объяснил смерть своей жены?
Этот негромко заданный вопрос вернул Дэвида из его блаженного состояния к суровой действительности. Да, жена осталась при нем, но она потеряла любимую подругу и имела право винить его в смерти Филиппы, потому что он не вызвал Осберна на поединок в Рэдклиффе.
Элисон имела право винить его? Нет, это он сам обвинял себя.
– Он ничего не выдумывал. Он просто сказал, что она в отъезде в одном из его замков. Так, значит, он убил жену, а владения его наследуются без права отчуждения. Кому же мне их теперь даровать?
– У Осберна осталась дочь, – отвечали Элисон и Дэвид в унисон.
– Отлично, – Генрих потер руки. – Еще одна богатая наследница, которую можно пристроить.
Дэвид с трудом сдержал стон. Король просто помешался на брачных союзах. Хейзел еще и двух лет не будет, как ее просватают. И тут он вспомнил, под чьей опекой находится девочка.
Элисон умела отделываться от нежелательных претендентов на ее руку. Хейзел будет в безопасности, пока Элисон не решит, что ей пора замуж.
Протянув руку, Дэвид спросил:
– Итак, миледи, мы отправляемся в путь?
– Прошу вас сначала позволить мне найти служанку Филиппы и узнать подробности ее смерти.
Дэвид не хотел, чтобы Элисон их узнала. Он не хотел, чтобы ужасные подробности преследовали ее, как кошмар. Но король поднялся и одобрительно сказал:
– Достойный план, леди Элисон. Пусть будет так, как вы желаете. Тем временем могу я предложить вам радушный прием в доме моего родственника? Вы голодны и, конечно, устали, а поскольку сэр Дэвид получает теперь обратно свой титул, я желаю, чтобы он принес мне присягу.
Дэвид не хотел оставаться. Несмотря на голод и усталость, он хотел поговорить с Элисон наедине и попросить ее простить за глупость. Тело Осберна уже отнесли в часовню замка, где он мог бы покоиться с миром и не быть помехой королю.
Король поднялся по лестнице в главную башню, где на возвышении был накрыт стол. Элисон последовала за ним, Дэвид замыкал процессию.
Остальные придворные по приказу короля держались на расстоянии. Слуги суетились. Смерть Осберна, казалось, не произвела ни на кого большого впечатления.
Обращаясь к Элисон и Дэвиду, Генрих повелел:
– Вы будете сидеть рядом со мной, как и подобает графине Сент-Джордж и личному телохранителю короля, когда мы будем пить за здоровье новобрачных.
Элисон приняла это предложение со спокойным достоинством, но Дэвид едва мог говорить от волнеция. Ему еще никогда не приходилось сидеть за королевским столом. Он был всего лишь рыцарь и не достоин такой чести. А теперь благодаря Элисон король посадил его по правую руку.
Когда сквайр поднес сосуд с водой для омовения, Дэвид окунул в него голову, тщательно смывая соленый пот сражения и дорожную грязь. Вдруг в холле воцарилась необычная тишина. Вытирая голову полотенцем, Дэвид подошел к Элисон.
– Что случилось? – встревожился он.
Элисон схватила его руку, как будто между ними ничего не произошло – или как будто не сознавая, что она делает.
– Слуги говорят, что не слышали о смерти Филиппы, и один из них… – Элисон не договорила, когда вдруг распахнулась дверь подвала.
Дэвид увидел, как у Элисон изумленно округлились глаза, а затем она с криком кинулась к показавшейся в двери фигуре.
– Филиппа. – Она заключила подругу в объятья. – Филиппа, ты жива!
25
– Что с моим ребенком?
