Восторженные возгласы остановили его. В его взгляде, которым он окинул собравшихся, было такое бешенство, что слуги, съежившись, сразу же разбежались и занялись каждый своим делом.
Он ткнул пальцем в сторону Филиппы, апотом в сторону своей двери.
– Ты ей нужна, – грубо сказал он.
Филиппа передала ребенка одной из девушек и, склонив голову и втянув ее в плечи, поспешила повиноваться.
Увидев мое испуганное лицо, он, казалось, понял, что я переживал.
– Ну что же, – спросил сэр Дэвид. – Ты по-прежнему мой сквайр?
Был ли у меня выбор? Конечно, был, и я знал, что ни за что не покину моего рыцаря.
– Да, сэр Дэвид, – уверенно отвечал я.
Схватив со стола кусок хлеба, он разломил его и бросил мне половину.
– Тогда поешь, и за работу.
Он большими шагами направился к выходу, я за ним, а за собой я слышал шаги Хью, Эндрю и Дженнингса.
Ну сейчас начнется потеха!
* * *
– Где он тебе сделал больно?
Голос Филиппы вывел Элисон из задумчивости, и она медленно повернулась к подруге.
– Что?
Она все еще лежала на столе. Филиппа кинулась к ней.
– Где он тебе сделал больно? Он был такой злой. Прости, что это я тебе посоветовала… но он и пальцем не тронул Сьюзен, когда она вылила ему на колени кипящую похлебку, пытаясь соблазнить его.
От жесткой поверхности стола у Элисон заболела спина. Она поднялась и села.
– Это был не очень остроумный способ.
– Она не для того вылила похлебку, чтобы соблазнить его, а потому, что слишком сильно наклонилась, показывая ему грудь и нечаянно… Господи, какой это вздор я болтаю! – Филиппа взяла Элисон за руки и стала растирать их.
– Он положил тебя на стол, чтобы побить? Элисон подтянула рубашку на плечи.
– Нет!
– Он грубо с тобой обошелся?
– Я бы не сказала. – Ухватившись за край стола, Элисон спустилась с него. Ноги у нее дрожали. – Он просто был… очень настойчив. Его что-то разозлило.
– Что?
– Я только сказала ему, что мы слишком долго пробыли в постели и он нарушил мое расписание.
На лице у Филиппы сменилось несколько выражений, и непонятным для Элисон тоном она сказала:
– Не понимаю, почему это должно было его беспокоить.
– И я не понимаю. А почему все-таки?
– Мужчины бывают странными в этом отношении.
Филиппа спустила с нее рубашку.
– Что ты делаешь?
– На тебе нет ссадин.
Изогнув шею, чтобы взглянуть на нее, Элисон задумчиво сказала:
– Я же тебе говорила, что нет. С чего бы я стала лгать?
– Потому что иногда бывает неловко сознаться, что твой избранник был… неосторожен.
– Ты хочешь сказать, жесток?
Филиппа вздрогнула.
– Может быть. Дать тебе чистую рубашку?
– И мою рабочую одежду. Я намерена вести себя, как будто ничего не случилось.
К Элисон вернулась ее прежняя рассудительность. Пока Филиппа бегала к ней в комнату за одеждой, Элисон решила не думать о странном поведении сэра Дэвида. Она не могла позволить ему нарушать распорядок своей жизни ни ночью, ни днем.
Но когда Филиппа вернулась, все ее благоразумные решения тут же бесследно исчезли.
– Он рассердился из-за ребенка.
– Я этого и опасалась. – Филиппа положила одежду на постель и налила воду в сосуд для умывания.
– Мужчины не любят, когда их отвлекают от удовлетворения своих потребностей разговорами о ребенке.
– Нет, он говорит, что я не сумею воспитать его ребенка. – Элисон с нетерпением ожидала, что на это скажет Филиппа.
– Вздор, – заявила она уверенно. – Ты способна любить, как и всякая женщина.
Элисон, ободрившись, плескалась в холодной воде.
– Ты просто слишком сдержанна.
Элисон замерла, в испуге ожидая, что за этим последует.
– А детей нужно ласкать и целовать, чтобы им было хорошо.
Элисон взяла у нее из рук полотенце.
– Ты хочешь сказать, что посоветовала мне переспать с сэром Дэвидом, чтобы приобрести наследника, и ты не веришь, что я способна воспитать ребенка?
– Я этого не говорила. Я просто вспомнила, как сэр Дэвид занимался с Хейзел и не рассердился, когда она обслюнявила ему всю тунику.
– Почему она это сделала?
– Потому что у нее режется зуб, – терпеливо объяснила Филиппа.
– Как давно это у нее началось?
– С тех пор, как он здесь.
– Столько времени на один зуб?
Филиппа отступила на шаг и посмотрела на нее как на дурочку.
– У нее уже четыре зуба. Я приучаю ее пить из чашки.
– Но она еще так мала!
– Самое время обзавестись зубами.
Элисон не могла этого понять. Казалось, что Хейзел только вчера родилась. Она была беспомощной, не спала по ночам, у нее постоянно болел живот. А теперь она садится, ползает, у нее растут зубы. Она уже перестала быть младенцем, она превратилась в ребенка, и Элисон впервые поняла причину озабоченности Дэвида. Она ничего не понимала в детях. Что, если она допустит ошибку? Что, если она будет слишком занята или станет не вовремя его наказывать или зря баловать? Все взрослые когда-то были детьми, такими же невинными и прелестными, как Хейзел, так как же они превратились в такую смесь святых и злодеев? Воспитание ребенка – задача колоссальной трудности, имеющая далеко идущие последствия.
Элисон опустилась на табурет. А она-то думала поднять ребенка сама. Это невозможно. Она прижала руку к животу. Как знать, к каким ужасам это может привести?
– Не бойся, – сказала Филиппа. – Если никто другой, то я помогу тебе воспитать ребенка.
– Да, – Элисон вздохнула с облегчением. – Ты знаешь, что делать.
Элисон сознавала, что здравого смысла у нее достаточно. При правильном руководстве она могла бы научиться воспитывать ребенка. Но… как в этом преуспеть? Если бы она стала практиковаться на собственном ребенке, она бы осознала свои ошибки, только когда он вырос. А на каком еще ребенке практиковаться? Филиппа не позволила бы ей использовать для этого Хейзел, да Элисон и сама не желала погубить дитя любимой подруги своей неопытностью.
– Послушай, Элисон, мы должны смотреть правде в глаза. Мне, быть может, придется отсюда уехать.
