– Можно подумать, меня волнует, что скажет твой камердинер! – Она не видела Пома, но слышала, как он фыркнул, и поняла, что Пом еще никогда так не веселился.
В лунном свете не было видно выражения лица Джермина, но она ясно увидела, как сверкнула его белозубая улыбка. Ему тоже было весело. Вот негодяй!
А он между тем продолжал:
– Тебе вообще безразлично, кто о тебе что думает. У тебя хватает смелости говорить правду. Ты даже считаешь это своим правом. Ты возвела отсутствие такта в искусство.
– Так же, как и ты, – отрезала она, как обиженный ребенок.
– Да, но я мужчина, и всем известно, что мужчины большие волосатые чудовища, которых цивилизации не удалось до конца укротить. – Похоже, ему нравились собственные недостатки. – Я знаю лишь одну женщину, которая обладает теми же качествами, как ты, но леди Валери – пожилая герцогиня, настолько убежденная в своем превосходстве, что ей нет надобности показывать это миру обычными методами. Ее светлость богатая, знатная, она прожила долгую жизнь, Бог наградил ее мужьями и любовниками, она много путешествовала по миру… Когда тебе будет столько лет, сколько ей, я думаю, ты будешь точно такой же.
Она хотела что-то ответить, но он перебил ее:
– Кроме мужей и любовников. Я никогда не оставлю тебя одну, так и знай.
Это прозвучало как угроза. Когда он посадил ее в лодку, чтобы помочь Пому оттолкнуться от берега, она выскочила и побежала. Тогда он догнал ее и, снова усадив в лодку, крепко связал ей руки.
– Главное, ты не ждешь, пока кто-то начнет действовать. – В голосе Джермина она уловила явное восхищение. – Ты видишь несправедливость и тут же бросаешься ее исправлять.
Он подложил под веревку носовой платок, чтобы защитить ее кожу от раздражения, а узлы затянул не слишком крепко, чтобы не нарушить кровообращение.
– И у меня ничего не получилось!
– Но ты попыталась, и если бы мой дядя уже не задумал меня убить, тебе бы все удалось. Ты мое вдохновение.
– Вдохновение? – Она не желала быть чьим-то вдохновением. Она хотела быть свободной. – А что ты собираешься делать?
– Жениться на тебе, прежде чем ты сбежишь.
Стало быть, она жертва собственной смелости. Бабушка назвала бы это справедливостью.
Бабушка, несомненно, не одобрила бы этот брак.
– Ты можешь думать, что мы женаты, – сказала Эми с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала, – но в Бомонтани ни один член королевской семьи не может вступить в брак, если жених и невеста оба не принадлежат к нашей церкви.
– И как же называется ваша церковь?
– Церковь Горы. Мы слишком долго были изолированы, чтобы быть подданными римской католической церкви, и наш архиепископ всегда освящал королевские свадьбы.
– Значит, у нас будет три свадьбы, – спокойно заметил Джермин.
– Три? – За считанные часы ее жизнь все больше превращалась в безумие, в центре которого был Джермин.
– Одна под аркой, одна в англиканской церкви, и ещё одна в Церкви Горы. Я надеюсь, что ты не возражаешь, если мы подождем с церемонией в Бомонтани. Следующие несколько месяцев мы займемся тем, что будем ставить ловушки моему дяде, когда он захочет вновь попытаться убить меня.
– Но я не принадлежу к англиканской церкви, а ты – к Церкви Горы.
– Ты удивишься, какие можно получить поблажки, когда акт уже свершился и, естественно, заплачены нужные деньги.
– Выходит, у меня нет выбора.
– Никакого.
Почему она вообразила, что он привлекателен? Он, безусловно, был самым большим, самым полным и законченным болваном, которого она имела несчастье встретить.
– Почему нам надо ехать сегодня в Саммервинд-Эбби? Почему нельзя было по крайней мере подождать, пока я вычешу из волос песок? – Она услышала собственный хнычущий голос и поняла, что стала слишком обидчивой. Неужели она превратится в ворчливую жену, которая будет все время его пилить?
– Разве я тебе не сказал? Мы едем не в Саммервинд-Эбби, а в домик, приготовленный Биггерсом, где проведем медовый месяц.
– Ты прекрасно знаешь, что ничего мне не говорил, и откуда тебе было знать, что Биггерс должен приготовить для нас домик?
– Потому что прошлой ночью, когда я сделал тебя своей…
– Тише. Ничего подобного!
– Хорошо. Прошлой ночью, когда ты сделала меня своим…
Она определенно услышала, как фыркнул Пом.
– Я решил, что это станет постоянным обладанием, включая всякие клятвы и контакты, известные мужчинам. – Зубы Джермина снова сверкнули. – Включая, очевидно, и веревки.
Поместье Джермина было все ближе.
– Я сегодня утром покинул дом мисс Викторины, потому что хотел, чтобы Пом передал мою записку Биггерсу. Я бы не оставил тебя, если бы знал, что назревают большие неприятности. – Джермин вставил весла в уключины и сжал пальцы Эми. – Поверь мне. Я не хочу тебя терять.
Джермин поднял Эми на руки и торжественно перенес ее через порог небольшого дома. Ногой он захлопнул за собой дверь… и в первый раз после своей языческой свадьбы Эми потеряла дар речи.
Вот, оказывается, что могут делать деньги. Высокие восковые свечи были, очевидно, зажжены совсем недавно, потому что воск еще совсем не оплавился. Свежесрезанные цветы в фарфоровых вазах источали весенний аромат. В камине горел огонь. Пол был устлан роскошным восточным ковром. На покрытом белой льняной скатертью столе был сервирован великолепный холодный ужин. Окна были задернуты золотистыми шторами. В углу стояла широкая кровать с таким же золотистым пологом, который можно было опустить, чтобы получилось любовное гнездышко для двоих. И все это – в домике садовника.
Если бы в душе Эми была хотя бы капля романтики, она была бы в восторге. Но она сказала довольно ядовито:
– Не хватает только любовной лирики.
Посадив ее на стул, Джермин сказал:
– Я прикажу принести тебе перо и чернила.
Как ловко он все повернул! Подняв руки, она приказала:
– Развяжи меня!
– Еще не время, любовь моя. Мне надо сначала поговорить с Биггерсом…
Он оставит ее одну?
– …но боюсь, что ты можешь сбежать.
Он достал из-под стола моток толстой веревки.
Эми не поверила своим глазам.
А он привязал ее к стулу.
Она попыталась вырваться, но было поздно.
Джермин завязал узел у нее за спиной, потом по очереди привязал сначала одну, а затем другую ногу к ножкам стула.
– Ты считаешь, что привязал меня достаточно крепко? – саркастически спросила она.
