– Отчего же, могла бы. При достаточном количестве бесплатно раздаваемого алкоголя, – не слишком любезно ответила Клариса.
У Роберта вдруг стало легко на душе. Клариса его позабавила. Он рассмеялся отрывистым, лающим смехом. Он не смеялся с тех пор, как… Он забыл, когда смеялся в последний раз. Наверное, это было еще до того, как он отправился на Пиренеи. До того, как жестокость, ужасы войны и предательство сослуживцев отучили его смеяться.
Но несмотря на то что смех причинил ему почти физическую боль, как бывает, когда кровь начинает наполнять отмороженную конечность, принцесса Клариса вернула ему способность смеяться.
Потрясающе. Невозможно.
Пугающе.
Он смотрел на нее прищурившись. Будь она неладна. Она заставила зашевелиться его чувства. Все его чувства. Именно в тот момент, когда ему было необходимо держать под жестким контролем и голову и сердце.
Клариса была ему необходима для осуществления его плана. И об этом следовало помнить.
– Но вы не можете изменить наружность женщины до неузнаваемости. – Он надеялся, что она поднимет перчатку. – Это невозможно.
Улыбка заиграла на ее губах, и она скромно пожала плечами:
– Я заставляю женщину – или мужчину – выглядеть лучше, чем раньше, но это достигается всего лишь тем, что подчеркиваются их природные достоинства.
Пруденс все эти политические уловки были неинтересны.
– Но вы можете сделать так, чтобы человек стал похож на кого-либо другого? – требовательным тоном спросила она.
Клариса осторожно ответила:
– В пределах разумного – да, могу.
Именно этот ответ надеялся услышать Роберт.
– Так это же прекрасно! – Пруденс вся кипела от восторга. – Вы можете сделать меня похожей на Ларису Трамбулл?
Миллисент брезгливо наморщила нос:
– Зачем тебе это?
– Затем, что она красотка! – Пруденс говорила раздраженно и снисходительно, тоном, столь характерным для трудного подросткового периода, и Роберту тут же захотелось выставить ее вон.
– Мисс Трамбулл остается красоткой в глазах джентльменов лишь до той поры, пока они не осознают, что она – всего лишь юная версия своей мамаши. И не стоит забывать, что молодая росомаха более опасна, чем росомаха постарше. Того и гляди, вопьется тебе в глотку. Запомни, разумному мужчине нужна жена, которая любит улыбаться и с которой ему легко, а не такая, которая кричит за завтраком и требует постоянного внимания к собственной персоне.
Пруденс, глупая девчонка, стала возражать:
– Но…
– Я сказала – разумному мужчине.
«Интересно, – подумал Роберт, – меня она считает разумным или нет».
Клариса продолжала:
– И еще, леди Пруденс, позвольте узнать, зачем вам неразумный джентльмен? – Принцесса Клариса на мгновение задумалась. – Ну, разве для того, чтобы с ним танцевать. Джентльмены разумные часто помнят самые тонкие хитросплетения в политике лучше, чем простейшие танцевальные шаги. Но не печальтесь, леди Пруденс, вы не будете обделены вниманием джентльменов как разумных, так и не очень, в зависимости от ваших предпочтений. Все, что ни пожелаете.
– Не знаю, – с сомнением протянула Пруденс. – У меня столько желаний.
Миллисент прыснула, и Роберт вдруг вспомнил, каким мрачным был его дом с тех самых пор, как он в него вернулся.
– Я ей то же самое говорю, но она не хочет меня слушать. Я же просто сестра.
И, словно Миллисент напомнила ей о чем-то очень скорбном, глаза Пруденс увлажнились от слез.
– Роберт, я в ужасном положении. Миллисент ни за что не разрешает мне мочить мое бальное платье.
– О нет, юная леди. – Миллисент погрозила сестре пальцем. – Ты не станешь втягивать в это Роберта.
Пруденс пропустила ее слова мимо ушей и обратилась к Роберту:
– Прошу тебя, братик дорогой, разреши мне. Все девушки так делают.
Миллисент приняла боевую стойку.
– Уверена, что ни одна девушка этого не делает. Только те девушки, которых в семье недостаточно любят, чтобы положить конец их легкомыслию.
Пруденс скрестила руки на груди.
– Это неправда. Бернис мочит свое платье.
– Бернис – испорченная девчонка, – заявила Миллисент.
– Что скажете, ваше высочество? – обратилась Пруденс к Кларисе капризным тоном. – Разве мне нельзя намочить платье?
– Это твой дебют, твой первый бал, – ответила Клариса. – Тебе следует разрешить все, что ты хочешь…
У Миллисент глаза стали как блюдца и рот приоткрылся. Роберт опустил руку сестре на плечо.
– …не важно, насколько пагубно это скажется на твоей репутации, – закончила фразу принцесса Клариса.
– Губительно для репутации? – Чего-чего, а этого Пруденс никак не ожидала услышать от умной, и храброй принцессы. – Репутация тут ни при чем, это модно.
Принцесса Клариса еле заметно пожала плечами:
– Хочешь намочить платье, чтобы оно стало прозрачным, да?
– Во Франции все так делают, – сказала Пруденс.
– Французы также рубят головы юным аристократкам и едят трюфели, которые для них выкапывают свиньи.
Неподдельная горечь ее тона насторожила Роберта, даже Миллисент, казалось, была потрясена.
– Вы очень жестки в оценках.
– Их революция зажгла пожаром всю Европу, и пока они поклоняются своему Наполеону, мы, опаленные их пожаром, вынуждены жить в изгнании, едва сводя концы с концами, напрасно мечтая вернуться… – Осознав, что едва не проговорилась, сказав, в какую именно страну, принцесса осеклась и тяжело вздохнула.
Роберт был готов поклясться, что она прикусила язык, и поразился ее актерскому таланту. Да, он все больше убеждался, что сделал отличный выбор, поставив на нее.
И Пруденс и Миллисент были потрясены этим всплеском эмоций.
Но когда принцесса Клариса подняла глаза, выражение ее лица было безмятежным, словно ничего и не произошло.
В ней была глубина, и в этой глубине таились страсти. Нельзя об этом забывать. Он не мог позволить ей проиграть для него эту партию только из-за ее плохого настроения.
– Но, леди Пруденс, – продолжила Клариса, – мы говорили о вашем наряде. У меня с собой есть серебряная коса, которую я привезла из Лондона. Если хотите, могу показать вам, как ее закрепить. С вашими темными волосами и голубым платьем она будет потрясающе смотреться.
– Ладно, – согласилась Пруденс. Она посматривала на Кларису с некоторой тревогой, видимо, все еще находилась под впечатлением ее недавнего высказывания.
