Виктория в ужасе взглянула на него, потом на Хейду.
Хейда заметила ее реакцию и, страшно хромая, направилась к главному столу.
— Она не умерла. Но после того случая она уже больше никогда не сможет бегать, стрелять и быть такой женщиной, какой должна была бы стать, — сказал Просперо, и глаза его вспыхнули ненавистью. — Она родила мне двоих детишек, но больше детей иметь не сможет. Она едва не умерла, родив нашего второго малыша.
Глаза Виктории защипало от слез.
— Довольно, Просперо, — сказал Рауль и чиркнул по горлу большим пальцем, показывая, что, мол, все сыты по горло.
Не обратив на него внимания, Просперо продолжил говорить с Викторией.
— А вы приехали сюда и хотите все изменить. Если бы вы страдали, как страдали здесь все мы, если бы видели, как голодает ваша мать, и умирают ваши друзья, вы бы поняли, почему мы стали такими. И мы бы стали вас слушать.
Хейда подошла к столу, наклонилась и заглянула в глаза мужа:
— Просперо, я запрещаю тебе превращать меня в объект жалости. Не смей этого делать никогда и ни для каких целей. Так что придержи-ка лучше язык.
— Женщина! — воскликнул Просперо. Он вскочил и посмотрел на нее сверху вниз. — Не указывай мне, что я должен делать!
— Но кому-то нужно тебя остановить, — сказала Хейда в ответ.
И он присмирел.
— Мне пора выходить в патруль, — сказал он и направился к двери.
Виктория встала из-за стола:
— Я иду спать.
Виктории было все равно, что подумают люди. Ей просто хотелось остаться одной. Разумеется, ничего из этого не получилось. Рауль догнал ее до того, как она вышла из главного холла. Когда они поднимались по лестнице, он поддержал ее, положив руку на ягодицы, и вошел в спальню, следуя по пятам. Закрыв за собой дверь, он повернул ключ в замке.
Амайя давно приготовила комнату ко сну: постелила постельное белье на софу, разложила ночную сорочку Виктории, разожгла камин. Но каждый раз она вносила что-нибудь новенькое: то появлялась ваза с цветами, то розовые лепестки плавали в теплой воде для умывания.
Сегодня Амайя зажгла по всей комнате свечи, в теплом свете которых даже Рауль казался человеком все понимающим и сочувствующим.
Она не могла этого вынести.
Схватив ночную сорочку и одеяло, Виктория бросилась в гардеробную, переоделась в темноте и, завернувшись в одеяло, вернулась в спальню. Рауль стоял на том самом месте, где она его оставила. Ждал.
Расстроенная и сердитая, она взглянула ему в лицо, желая, чтобы он ушел, готовая, если потребуется, бороться с ним.
Но он удивил ее.
— Извини за то, что так поступил с письмом твоей матери. — Он протянул ей руку. — Когда революция закончится, ты сможешь отослать его.
Ну, нет. Ему не удастся так просто ее уговорить. И она не имеет намерения к нему прикасаться.
— Когда закончится ваша революция, я поеду и увижусь с ней.
— Да, конечно, ты так и сделаешь, — сказал он и опустил руку. Потом подошел к окну. — Ты близка со своей матушкой?
— Совсем нет, — сказала Виктория, сама не зная зачем признаваясь в этом. Возможно, потому, что он впервые доверился ей? Она добавила: — Не думаю, что она когда-нибудь беспокоится обо мне, но все же я ей пишу… потому что она моя мать.
— Ты путешествуешь по миру, твоя мать не беспокоится о тебе?
Он нахмурился.
Виктория прилегла на софу.
— Я ее первый ребенок. После смерти отца ей приходилось с трудом зарабатывать на жизнь, и мы чуть не оказались в богадельне.
— Это было бы смертным приговором для вас обеих.
— Все верно. Потом она вышла замуж за отчима.
Виктория натянула на себя одеяло до самого подбородка и подумала, что не следовало бы вообще начинать этот разговор, а уж если начала, то надо прекратить его немедленно. Младшая сестра Рауля Белл кое о чем догадывалась, но Виктория никогда никому не рассказывала правду о семье и своей матери. И теперь, начав говорить, она, кажется, не могла остановиться.
— Отчим женился на ней, чтобы иметь хозяйку в доме, которая ухаживала бы за его детьми от первого брака. Так что у меня имеются еще восемь сводных и единоутробных младших сестер и братьев.
— Значит, твоей матушке приходится делить свое внимание между вами всеми. — Рауль подошел к ней и уселся на пол рядом с софой. — И все же она твоя мать.
Она повернула голову и взглянула на него.
Рауль смотрел на нее с нежностью, волосы, словно черный шелк, ниспадали до плеч. Он был так красив, что у нее защемило сердце.
— А вы любили свою мать? — спросила она.
— Она любила меня, — просто ответил он.
— Моя мама тоже меня любит. Я не хотела, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто она меня не любит. Но я была ребенком неблагодарным. Хотела получить больше, чем мне положено по праву. Поэтому ей приходилось разрываться между мной и отчимом.
— Тебе приходилось быть сильной.
— Всего настолько, насколько это было необходимо, — поправила его Виктория.
Наконец он сделал свой ход. Этого хода она ожидала весь вечер. Он медленно улегся на софу рядом с ней, так что она оказалась между спинкой софы и его телом. Она затаила дыхание, но дальнейших ходов не последовало, если не считать того, что он заключил ее в свои объятия… Расслабившись, Виктория прижалась к нему и положила голову ему на грудь. Он держал ее в объятиях до тех пор, пока она не уснула.
Рауль вернулся в замок во второй половине дня. Едва он вошел в дверь, как Томпсон поспешил к нему навстречу:
— Устали, сэр?
— Длинный был день, — сказал Рауль и потер шею. — Но он принес хорошую прибыль и был во многом успешным.
— Вьенто выиграл скачку?
Рауль кивнул с удовлетворенным видом:
— Когда у нас две лошади за две недели вошли в число победителей, Морикадия привлекла внимание всех коннозаводчиков мира. А совершив две продажи на общую сумму более шестнадцати тысяч английских фунтов, я привлек особое внимание Жан-Пьера.
— Значит, все идет действительно так, как надо, сэр? — спросил Томпсон.
Рауль, не ответив, задумался. Вчера вечером за ужином он был свидетелем сцены, разыгравшейся между Просперо и Викторией. Тогда Просперо дерзко разговаривал с Викторией, после чего она сбежала из-за стола. Ему вспомнилось ее признание в том, что она не была близка с матерью. Еще неделю назад она бы ни за что не рассказала ему о таких глубоко личных подробностях своей жизни. Но теперь они, видимо, стали близки. Она ему доверяет.
Рауль нахмурился.
