Через несколько дней его навестил Алмазов. Вид учитель имел
какой-то пришибленный, а говорил он вообще странно — шепотом и без конца
оглядываясь.
— Что с вами, Порфирий Иванович? — не выдержал
Костя.
— Удивительные дела творятся, — шепотом ответил
тот. — Не находите?
— Я нахожу, что вы говорите загадками, а у меня нынче
сил нет их отгадывать, — буркнул Костя.
— Это вы верно подметили, насчет загадок, —
вздохнул Алмазов. — Я после нашего разговора много думал, записи свои
просмотрел, да и вообще…
А далее последовал совершенно фантастический рассказ.
Фантастическим он показался Косте, а по мне так просто
глупость. Якобы существовало поверье, что в пещере, неподалеку от города, есть
тайный грот, а в нем открывается прямая дорога в ад. Пещера так и зовется —
Адова. Правда, по словам Алмазова, последнее время ее предпочитают называть
Козьей, потому что козы вечно туда забредают и теряются в тамошних лабиринтах,
откуда извлекают их с большим трудом, а многие и вовсе остаются там навечно. И
якобы в давние времена пользовалась этим ходом всякая нечисть, чтобы, поселяясь
среди людей, усердно им пакостить. Пакости были такого свойства, что только
держись. Никакого житья не было всей округе. Измученные граждане обратились в
Троицкий монастырь, и оттуда прибыли иноки, которые и запечатали дорогу в ад.
— Что значит запечатали? — возмутился Костя. Я бы,
кстати, тоже возмутилась.
— А то и значит. Запечатали семью ключами, и теперь
Сатана не может выйти на волю. Но если эти семь ключей найдутся…
— Помилуйте, что за сказки! — простонал Костя.
— Как посмотреть… Может, и сказки, но если кто-то в них
поверил…
Вот тут Костя и задумался. Что, если действительно кто-то
поверил? И такое начал вытворять… Но какова тут роль монахов? Не собираются же
они открывать дорогу дьяволу? Или, напротив, хотят преградить ему путь, и с
этой целью… Суеверие, самое дурацкое, к сожалению, не редкость, но как в такое
может поверить современный образованный человек? А отец Андрей, безусловно,
человек образованный…
Алмазов продолжал развивать свои фантастические идеи, а
Костя слушал, и чем дольше слушал, тем менее фантастическими они ему казались.
Теперь и цитаты на папиросной бумаге, и даже убийства, и таинственное
ограбление нашли свое разумное объяснение. Допустим, некие люди, узнав о
легенде, решили открыть дорогу дьяволу, но есть и те, кто пытается им
противостоять…
— Летопись, которую я обнаружил, это только
подтверждает, — закивал Алмазов с энтузиазмом.
Но кое-какой здравый смысл все-таки у Кости имелся, несмотря
на травму головы, и он спросил Алмазова, стараясь, чтобы вопрос прозвучал не
без сарказма:
— Но как кинжалы могут стать ключами? И почему вы говорите,
что их семь? Я видел только четыре.
— Жаль, что сам я ничего не слышал об этом «Наказе».
Наверное, там что-нибудь да сказано, оттого одни ту книгу хотят иметь во что бы
то ни стало, а другие с тем же усердием посягательствам на нее так противятся.
Возможно, кинжалы надо собрать вместе, разложить в определенной
последовательности…
— И появится дьявол? — фыркнул Костя.
— Зло, — нахмурился Алмазов. — Дьявол — это
всемирное зло. Вырвись оно на свободу, и люди забудут, что они люди, и Бога
забудут, и начнется хаос, и прольются реки крови… Апокалипсис. Иногда я
чувствую его приближение, — грустно вздохнул Алмазов. — А вы
нет? — Костя не ответил. Алмазов, еще раз вздохнув, продолжил:
— На днях соседская служанка Матрена билась в истерике:
ей видение было, будто весь город в огне, убитые на улицах, мертвые дети…
— Вы же сами говорите: истерика. Так что же взять с
истеричной бабы?
— Ее видения, как правило, сбываются, — покачал
головой Алмазов. — Она местная достопримечательность, губернская
Кассандра, так сказать. Не поверите, как на меня подействовал ее рассказ.
В тот момент Костя тоже почувствовал странное беспокойство,
словно перед ним на мгновение приоткрылась завеса судьбы. А вслед за ним
забеспокоилась и я. Отложила в сторону дневник и хотела позвать бабулю, чтобы
узнать о судьбе прапрадеда. Матрена ведь оказалась права, через несколько лет
страну захлестнула Гражданская война, и реки крови пролились, и убитые лежали
на улицах, и «контриков» расстреливали прямо в городском саду, вон там, за
бывшим зданием городской думы, где сейчас дворец творчества юных. Трупы
забрасывали землей кое-как, а зимой из-под снега торчали то руки, то ноги. Чем
не Апокалипсис? Потом на том месте соорудили фонтан, но он почему-то вечно
ломался. В грязной воде плавали обрывки бумаги и прочий мусор, и отдыхающие,
точно сговорившись, обходили фонтан стороной. Несколько лет назад фонтан убрали
и на его месте построили часовню в память о погибших.
Я вздохнула, взглянув на часы. Время позднее, с вопросами о
судьбе прапрадеда придется подождать до утра…
А между тем Алмазов принялся объяснять Косте мистическое
значение числа семь, которое наряду с тройкой, согласно традиции
древневосточных культур, — значительнейшее из священных чисел. Упомянул
он, к примеру, о семи демонах, изображенных семью точками созвездия Плеяды.
Число семь, по его словам, играло большую роль в Откровениях Иоанна Богослова,
где упоминается семь общин, семь рогов чудовищного дракона, семь чаш гнева.
— Разрушением как результатом гнева Божьего отмечена
знаменитая «сцена семи» из Ветхого Завета, — горячился Алмазов. —
Семь священников с семью трубами вострубили под стенами Иерихона, когда на
седьмой день осады сыны израилевы обошли семь раз вокруг города, и от их
воинственного крика рухнули его стены. Семеричный ряд ценился и во времена
европейского Средневековья: это семь даров Святого духа, в готическом
изображении в образе голубей, семь добродетелей, наук и искусств, семь таинств,
семь возрастных периодов человека; семь смертных грехов…
Признаться, у Кости от всего услышанного голова шла кругом,
что немудрено при сотрясении мозга. А Алмазов, бегая от окна к двери, продолжал
в запальчивости рассказывать, каким-то необъяснимым образом умудряясь избежать
столкновения с предметами мебели и не расквасить себе нос.
— А семь просьб в «Отче наш»? Это-то вы, Константин
Иванович, надеюсь, помните? А если нет, извольте сосчитать: «Да святится имя
твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, хлеб наш насущный даждь нам
днесь, и остави нам долги наши, и не введи нас во искушение, но избави нас от
лукавого».
— Хорошо, хорошо! — замахал Костя руками. —
Нам-то что это дает? Что теперь прикажете делать?
Алмазов замер как вкопанный и, уставясь в пол, задумался.
