– Сударь! – прокричал Планше. – Моя лошадь
вот-вот рухнет!
Д’Артаньян и сам видел, что верный малый отстает все
больше, – но и его жеребчик, взмыленный и выбившийся из сил, все чаще
засекался, сбиваясь с аллюра, пошатываясь под седоком…
– Вперед, Планше, вперед! – прокричал д’Артаньян,
работая хлыстом и шпорами. – Мы совсем недалеко от Бове! Там раздобудем
новых! Нельзя щадить лошадей там, где людей не щадят…
Беда настигла их, когда первые домики Бове уже виднелись на
горизонте. Конь д’Артаньяна вдруг содрогнулся под ним, отчаянная судорога
прошла по всему его телу. Сообразив, что это означает, гасконец успел выдернуть
носки ботфортов из стремян и, перекинув правую ногу через седло, спрыгнул на
дорогу. Его конь рухнул, как стоял. Он был мертв.
– Не уберег… – пробормотал д’Артаньян
печально. – Ничего, они мне и за тебя заплатят…
Оглянулся. Планше приближался к нему с мушкетом на плече,
прихрамывая и потирая бок, – а за ним виднелась его неподвижная лошадь,
вытянувшаяся на обочине проселочной дороги. Небо было безоблачным и синим, ярко
светило солнце, и в роще беззаботно щебетали какие-то птахи. Чувства
д’Артаньяна, столь неожиданно перешедшего в пехоту, трудно поддавались
описанию.
– Вперед, Планше! – прохрипел он, выплюнув сгусток
пыли и откашливаясь. – Вон там уже Бове… С этой стороны нас не ждут и вряд
ли устроят тут засаду…
– Будем покупать лошадей, сударь?
– Если продажные подвернутся быстро, – сказал
д’Артаньян, оскалившись в хищной усмешке. – А если первым делом
подвернутся какие-то другие, лишь бы выглядели свежими, мы их возь– мем…
– Как?
– Решительно, – сказал д’Артаньян. – Со всей
решимостью, Планше, ты меня понял? Пусть даже для этого придется продырявить
парочку голов или запалить городишко с четырех концов…
Планше вздохнул:
– Вот не думал, что придется стать конокрадом…
– Мы не конокрады, Планше, – внушительно сказал
д’Артаньян, размашисто шагая по пыльной дороге. – Нас ведет благородная
цель, и мы на службе его высокопреосвященства. Слышал я, иезуиты говорят, что
цель оправдывает средства… может, они иногда и правы…
Войдя в Бове, они не спеша двинулись по улице, оглядываясь
во все стороны в поисках желаемого, – запыленные, грязные, оба без шляп,
только глаза сверкали на превратившихся в маски лицах. Встречные на них
откровенно косились, но с расспросами приставать не спешили – на поясе
д’Артаньяна висела длинная шпага, за поясом торчали два пистолета, а Планше
мужественно волок на плече мушкет…
Внезапно гасконец остановился, подняв голову и раздувая
ноздри, как почуявшая дичь гончая. Слева, у гостиницы под названием «Дикая
роза», выстроилось в ряд у коновязи не менее двух дюжин лошадей, и две из них
были определенно хороши: сытые на вид, отдохнувшие, пребывавшие на отдыхе,
пожалуй что, со вчерашнего дня… Судя по седлам и сбруе, их владельцы были
людьми благородными и отнюдь не бедными, а судя по самим коням, хозяева
понимали в них толк…
– Вот оно, Планше, – сказал д’Артаньян, не
раздумывая. – Я беру гнедого, а ты – каурую. И быстренько, забудь про
хорошие манеры и французские законы!
Подавая пример, он проворно отвязал поводья и одним
движением взлетел в седло. Почуявший чужого, конь заартачился было, но гасконец
с ходу его усмирил.
Планше, вздыхая и крутя головой, полез на каурую, тоже
довольно проворно.
– Эй, эй! – завопили рядом. – С ума вы, что
ли, сошли? Это же кони графа…
К ним, размахивая руками и строя страшные рожи, бежал
конопатый малый, судя по виду, слуга из богатого дома. Д’Артаньян, выхватив
пистолеты, проворно взял его на прицел и воскликнул:
– Передай господину графу: пусть придет за деньгами в
Пале-Кардиналь!
– Стойте! Эй, вы! – Малый остановился на
почтительном расстоянии, все еще не теряя надежды как-то воспрепятствовать
столь бесцеремонному изъятию хозяйского четвероногого добра. – Вас
повесят, мошенники вы этакие!
– Всех нас когда-нибудь повесят! – прокричал
д’Артаньян, сунув один пистолет за пояс и перехватывая свободной рукой
поводья. – Быть может, тебя первого!
Он еще раз хотел напомнить, чтобы не забыл передать
неизвестному графу явиться за возмещением убытков в Пале-Кардиналь, но подумал,
что поступает неосмотрительно, оставляя столь явный след для погони, которая,
быть может, уже неслась по пятам. И, пожалев о своей откровенности, дал коню
шпоры.
Лакей еще долго бежал следом, что-то вопя, но отдохнувшие
лошади рванули вперед со всем пылом. Кто-то с вилами наперевес попытался было
заступить им дорогу, однако д’Артаньян выразительно поднял пистолет, и
добровольный помощник закона шарахнулся, спрятался за высокую бочку. Гасконец
не стал тратить пулю – два всадника пронеслись мимо и очень быстро оставили
Бове далеко позади.
– Дыра, конечно, редкостная, – пробормотал
д’Артаньян себе под нос, шпоря гнедого. – Но кони тут хороши, надо будет
запомнить…
По-прежнему двигаясь проселками, они устремились прямиком в
Шантильи – если только применимо слово «прямиком» к их пути, вынужденному
подчиняться не экономии времени, а фантазии тех, кто когда-то для собственного
удобства прокладывал эти стежки, прихотливо петлявшие, словно опившийся уиски
лондонец по пути домой из трактира. Хорошо еще, что опытный охотник д’Артаньян
сызмальства умел держать направление по солнцу, сейчас это пригодилось как
нельзя лучше. Конечно, приходилось делать ненужные крюки – двигаться совсем уж
без дорог, полями и лесами, было опасно, можно заплутать не на шутку, и солнце
тут не поможет – но все же они довольно быстро приближались к желанной цели.
– Кажется, мы выигрываем, сударь… – пропыхтел
Планше с довольным видом скакавший голова в голову с хозяином. – Вот уж
никогда не думал, что буду ехать на отличной такой, господской кобылке… Как
идет! Таз с водой на спину поставь – не расплескает!
– Вот видишь, а тебе претило конокрадство! –
фыркнул д’Артаньян. – Есть в нем, друг Планше, свои светлые стороны…
Только, я тебя умоляю, не вздумай расслабиться! Впереди еще Шантильи, нам его
никак не объехать. А оттуда… – он прикинул по солнцу, для верности глянув
на свои часы. – А оттуда на таких лошадях до Парижа нам добираться
всего-то часов шесть… Черт возьми, мы успеем к назначенному сроку, если только
не помешают…
– Куснуть бы чего… Глотку промочить…
– Я там помню один трактирчик, – сказал
д’Артаньян. – Пообедаем на ходу, вдруг удастся…
Прибыв без приключений в Шантильи, они остановили лошадей у
трактира, на вывеске которого святой Мартин отдавал нищему половину своего
плаща, соскочили на землю, и д’Артаньян внимательно огляделся.
Планше потянул воздух носом:
– Отсюда чувствую, сударь, как изнутри несет жареным
гусем…
