«Еще лучше, – подумал гасконец, заинтригованный. –
Как выразился бы монсеньёр, интрига приобретает интерес…»
И спросил с самым простодушным видом:
– Любопытно бы знать, какую герцогиню вы имеете в виду?
Их в Париже преизрядное количество…
– А вы не догадываетесь?
– Откуда? – пожал он плечами. – Мы, гасконцы,
простодушны и наивны, как дети малые, нам самые простые вещи растолковывать
приходится по три раза…
Констанция с упреком глянула на него сквозь слезы, так
жалобно и беспомощно, что д’Артаньян ощутил легкий укол совести.
– Вы надо мной насмехаетесь, правда?
Как-никак это была слабая женщина, ничем пока что не
навредившая ни ему, ни его друзьям. Внешность, конечно, обманчива, а женское
коварство общеизвестно – но совершенно непонятно пока, в чем тут коварство…
– У меня и в мыслях не было ничего подобного, Констанция, –
сказал он мягко.
– Ну тогда вы, значит, мне не доверяете… Это и понятно.
Кто я такая, чтобы заслужить ваше доверие? Интриганка и подручная заговорщиков…
Она была такой несчастной, что любой мужчина охотно бы
взялся ее пожалеть.
– Как вам сказать… – произнес д’Артаньян,
взвешивая каждое слово. – По совести говоря, у меня язык не повернется
обвинять вас в соучастии в каком-либо заговоре. Тот единственный заговор, в
котором вы на моих глазах принимали самое деятельное участие, касался, помнится,
отнюдь не политики…
Она вскинула заплаканные глаза:
– Ну да, конечно… Это же были вы… Мне потом сказали…
Ах, если бы вы знали, как она на вас зла!
– Герцогиня де Шеврез или королева? – небрежно
уточнил гасконец.
– Герцогиня, конечно… Вы разбили в прах все ее надежды…
Она жаждет вам отомстить… И, боюсь, мне тоже…
– А вам-то за что? – серьезно спросил
д’Артаньян. – Вы же ни в чем не виноваты…
– Шевалье, садитесь, я вас прошу, и поговорим
откровенно… Дайте слово, что сохраните наш разговор в тайне…
– Охотно, – сказал д’Артаньян. – Если
только, – добавил он предусмотрительно, – если только речь не пойдет
о каком-нибудь политическом заговоре…
– О, что вы! Речь идет исключительно о моей участи. Я
всерьез опасаюсь, что она решила от меня избавиться…
– Наша очаровательная Мари? – с большим знанием
вопроса спросил д’Артаньян.
– Кто же еще…
– Почему вы так думаете?
Констанция попыталась ему улыбнуться:
– Мне неловко говорить с мужчиной об иных вещах…
– Но вы же сами меня позвали, – сказал гасконец,
заинтригованный еще более и, кроме того, рассчитывавший выведать что-то
полезное для кардинала. – Констанция, я ведь служу кардиналу, а значит, в
некотором смысле, тоже чуть ли не духовное лицо… Можете мне довериться, слово
дворянина.
«Браво, д’Артаньян, браво! – мысленно похвалил он
себя. – Если меж ней и герцогиней и в самом деле возникли трения – а все к
тому подводит, – то, быть может, мы сможем рассчитаться за поражение на
улице Вожирар… Только бы не вспугнуть ее и вызвать на откровенность…»
– Во всем, что касается лично вас, Констанция, я обещаю
не только свято хранить тайну, но и помочь при необходимости, чем только
смогу, – сказал он насколько мог убедительнее и мягче. – Вы молоды и
очаровательны, если вас запутали в чем-то грязном, лучше всего попросить совета
у надежного человека и просить о помощи…
– Я только этого и хочу!
– Вот и прекрасно, – сказал д’Артаньян, чувствуя
себя хитрейшим дипломатом школы Ришелье. – Расскажите же без ложной
стыдливости.
Констанция, прикусив губу, рассеянно вертела на пальце
перстень с большим карбункулом
[17]
, по виду старинный и
дорогой. Столь ценную вещь простая галантерейщица могла получить исключительно
в подарок и никак иначе. Красивым девушкам, сколь бы низкого происхождения они
ни были, мужчины часто и охотно делают и более дорогие подарки…
– Мне стыдно, правда… – проговорила она
неуверенно, бросая на гасконца из-под опущенных ресниц быстрые взгляды, то
растерянные, то лукавые. – Вы так молоды и красивы, вы мне всегда
нравились… Кто бы мог подумать, что придется перед вами исповедаться…
– Служба кардинала – это служба духовного лица, как ни
крути, – пустил д’Артаньян в ход уловку, уже однажды приведшую к успеху.
– Ну что же, если иначе нельзя… Вы позволите, я не буду
зажигать лампу? В полумраке, когда ваше лицо видно плохо, мне гораздо легче…
– Ради бога, как вам будет удобнее…
– Вы вряд ли меня поймете…
– Я попытаюсь, – заверил д’Артаньян.
– Вам трудно будет меня понять… Дело даже не в том, что
вы – мужчина. Вы – дворянин, человек благородный, наделенный немалыми правами и
привилегиями уже в силу самого происхождения. Вы просто не в состоянии
представить, как тяжело быть простолюдинкой…
– Констанция, право же, я лишен предрассудков, –
сказал д’Артаньян мягко. – Все люди, независимо от происхождения,
одинаково чувствуют и радость, и боль…
– Спасибо, вы чуткий человек… Но все равно вам трудно
понять. Простолюдинке вдвойне тяжело, если она красива… Боже мой, как я,
дуреха, была счастлива, когда получила работу во дворце! В гардеробе самой
королевы! Это было, как в сказке, честное слово. Только очень быстро
выяснилось, что на сказку это ничуть не похоже. Чуть ли не каждый знатный и
титулованный господин обращается с тобой, как с вещью, которую может
использовать по своему усмотрению и первой прихоти в любой момент, как стол или
стул… – Она тихонько всхлипнула. – Когда меня в первый раз прямо в
Лувре, в укромном уголке, затащил на кушетку человек, которого я не могу вам
назвать, мне казалось, что жизнь кончена, что осталось после всего этого
броситься вниз головой в Сену… Но не получилось, знаете ли. Не хватило духа, да
и грешно кончать с собой… Потом были другие. И все бы ничего, люди смиряются и
с худшим, но… Я однажды оказалась не просто в постели, а в спальне королевы
Франции… Избавьте меня от подробностей, это настолько стыдно и грязно, что я
ничего больше не скажу… И герцогиня… Однажды она вызвала меня к себе на улицу
Вожирар и затащила в постель настолько бесцеремонно, что я до утра потом
проплакала… Самое грустное, что им это понравилось, обеим понравилось, что я
так и не смогла привыкнуть, что меня нужно брать чуть ли не силой… А ведь я –
обыкновенная женщина, сударь. То, с чем смиряются веселые девицы, меня не
прельщает. Я хотела бы иметь друга… вроде вас… но это совсем другое дело, правда?
Когда ты замужем за старым и бессильным чурбаном…
– Пожалуй, вы совершенно правы, Констанция, –
сказал д’Артаньян, приятно польщенный кое-какими ее фразами. – Это совсем
другое дело, вполне житейское…
