– А, это вы, сударь… – широко зевнул он, помнивший
д’Артаньяна как былого собутыльника Пишегрю и спутника в предосудительном
прожигании жизни всеми доступными способами. – Господин маркиз изволят
спать, поздненько вернулись вчера, то есть, если подумать, уже сегодня… –
Тут только он рассмотрел красный плащ д’Артаньяна, украшенный серебряным
крестом, проснулся окончательно и вытаращил глаза в несомненном почтении: – Это
вы что же, в кардинальской гвардии теперь?
– Именно, – кратко ответил д’Артаньян, не
расположенный вести с этим олухом долгие беседы. – Можешь не беспокоиться,
я сам о себе доложу, к чему лишние церемонии…
Он решительно отстранил оцепеневшего слугу и прошел в
комнату. Бездельник не соврал: Пишегрю и в самом деле валялся в постели,
оглашая окрестности оглушительным храпом. На столе теснились бутылки и стаканы,
шпага висела тут же, на спинке кресла, и д’Артаньян тихонько убрал ее подальше
– осторожность не помешает, известно ведь, что загнанная в угол крыса от
отчаяния способна прыгать высоко и кусаться ожесточенно…
Чуть подумав, он отыскал самый простой и быстрый способ –
взял стоявший в углу медный жбан с водой и размашисто выплеснул его на
храпящего маркиза.
Как и следовало ожидать, это возымело действие – маркиз, все
еще с закрытыми глазами, вскочил, словно подброшенный взрывом бомбы, заорал
спросонья:
– Наводнение!
И растерянно сел, смахивая с себя воду обеими руками.
– Не преувеличивайте, маркиз, – насмешливо сказал
д’Артаньян, тщательно притворив за собой дверь. – Сена не способна на
такие фокусы. Это я, ваш добрый друг д’Артаньян… причем, прошу отметить,
никакое не привидение, кои вроде бы порой приходят обличить негодяя, а самый
обычный человек из плоти и крови. Правда, вашей заслуги в том, что я жив, нет –
вы-то как раз приложили все силы, чтобы получилось совсем даже наоборот…
Пишегрю, отчаянно хлопая глазами, отшатнулся к стене. Люди
его пошиба, ведущие определенный образ жизни, со временем привыкают моментально
приходить в здравый рассудок и лихорадочно искать выход из самых неожиданных
сюрпризов – иногда сама их жизнь зависит от изворотливости и быстроты ума… Так
что беспутный маркиз, как убедился д’Артаньян, за какие-то мгновения оценил
ситуацию и попытался выкрутиться…
– Д’Артаньян, мой добрый друг! – вскричал он,
раскрывая объятия. – Ну вы и шутник, право! Мне приснилось вдруг, что Сена
вышла из берегов и я иду ко дну…
– Удивительно пророческий сон, – сухо сказал
д’Артаньян, держа руку поближе к шпаге.
– Что за намеки? Черт, откуда вы взялись? И почему в
этом плаще, что за маскарад?
– Маскарад? – усмехнулся д’Артаньян. – Нет,
любезный, это не маскарад, а кардинальская служба…
– Вы в мушкетерах кардинала?!
– А вы не знали?
– Господи, откуда? После того прискорбного
недоразумения в кварталах Веррери мы, если помните, не виделись более, я даже
не слышал о вас… Ходили, правда, слухи, что вас то ли убили на дуэли, то ли вы
вернулись в Гасконь…
Все это говорилось столь убедительным и располагающим тоном,
с такой невинной физиономией, со столь невинно выпученными глазами и столь
искренне прижатыми к груди руками, что д’Артаньян, не знай он всего, мог бы и
обмануться…
– Бросьте, Пишегрю, – сказал он
неприязненно. – Я все знаю…
– Так-таки и все? – воскликнул Пишегрю с той
наглостью, что у подобных ему субъектов порой заменяет отвагу. – В таком
случае, не подскажете ли, сколько чертей может уместиться на кончике иглы? А сколько
англичан в Англии? И из чего делают колесную мазь?
– Не паясничайте, – сказал д’Артаньян, чеканя
каждое слово. – И не придирайтесь к формулировкам. Я имею в виду, мне
известно все о покушении на Сен-Жерменской ярмарке и о тех рейтарах, которых вы
наняли, чтобы нанизать меня на полдюжины шпаг…
– Черт раздери, д’Артаньян, да что вы такое несете? Вы
что, не останавливались с позапрошлого дня? Хотите вина? А трубочку никотианы
испить не желаете? Ах вы, шутник…
– Хватит, я сказал! – прикрикнул д’Артаньян,
топнув ногой. – Вы, милейший, заврались… Надобно вам знать, что рейтар по
имени де Невилет оказался не просто прохвостом, а прохвостом законченным:
получив от вас денежки, он пришел ко мне. И оттого, что захотел заработать еще
полсотни пистолей, и потому, что испугался – ему никак не хотелось быть
втянутым в убийство из-за угла человека, состоящего на кардинальской службе…
Свести вас вместе, чтобы вы слушали его показания – дело получаса… Не угодно ли
взглянуть в окно?
Настороженно косясь на гасконца, с грозным и непреклонным
видом стоявшего посреди комнаты с рукой на эфесе, Пишегрю, осторожненько
прижимаясь спиной к стене на случай внезапной атаки, добрался до окна и бросил
на улицу быстрый взгляд. Д’Артаньян не двинулся с места, он и так знал, что
увидел там побледневший маркиз: де Вард и Каюзак, тоже в известных всей Франции
красных плащах с вышитыми серебром крестами, стояли на противоположной стороне
улицы, глядя на окна маркиза с видом терпеливо ждущих добычу охотников.
Пишегрю побледнел так, что его черные усы казались
нарисованными отборным углем на белоснежной стене.
– Как видите, шутки кончились, – безжалостно
сказал д’Артаньян. – До сих пор ваша персона служила предметом заботы лишь
полицейских комиссаров. Положение изменилось самым решительным образом.
Одевайтесь. Если не договоримся, мы все вчетвером прогуляемся до
Сен-Антуанского предместья, где стоит мрачное каменное сооружение, именуемое
Бастилией. Потом мы трое уйдем восвояси, а вы там и останетесь. И вами займутся
уже другие люди, которые умеют разговорить и людей покрепче вас…
– Нет, но как же… – сказал Пишегрю, улыбаясь уже
просительно и жалко. – Моя скромная персона – и Бастилия…
– Не скромничайте, не скромничайте, – сказал
д’Артаньян. – Вы натворили столько, что вполне доросли до Бастилии и ее
пыточных подвалов… Сейчас вас не спасет никакой родственник – как любого, кто
попадает в Бастилию по велению кардинала…
– Д’Артаньян…
– Хватит! – прикрикнул гасконец без малейшей
жалости. – Наверное, если бы вы пытались убить только меня, я бы вас… конечно,
не простил бы, но отвел куда-нибудь на Пре-о-Клер или на пустырь за
Люксембургским дворцом, попортил бы вашу шкуру шпагой и отпустил ко всем
чертям. Но вы осмелились покушаться на жизнь женщины, которая мне дороже всего
на свете, – и так просто уже не отделаетесь! Ваши косточки славно
захрустят на дыбе в подвалах Бастилии!
Он не преувеличивал и не шутил, готовый привести все свои
угрозы в исполнение. При одном воспоминании об острие шпаги, направленном Анне
в сердце, кровь бросилась ему в лицо, и для жалости к этому подлецу попросту не
осталось места.
– Де Невилет? – переспросил Пишегрю. – И что
же рассказывает… Вернее, какую напраслину на меня возводит этот пьяница…
