Лола вошла в дом, когда Шиффер ждала лифта, поэтому им пришлось ехать наверх вместе. Лола болтала с Шиффер, как с закадычной подругой: спрашивала про телешоу, признавалась в любви к новой прическе Шиффер, хотя прическа была прежняя, и аккуратно избегала упоминаний о Филиппе. Шиффер пришлось заговорить о нем самой:
— Филипп говорил мне, что у ваших родителей трудности…
Лола издала сценический вздох.
— Это просто ужас! — воскликнула она. — Если бы не Филипп, я даже не знаю, как бы все было.
— Филипп — прелесть! — улыбнулась Шиффер.
Лола согласилась и насыпала соли на рану актрисы, добавив:
— Я так счастлива, что мы вместе!
Теперь, вспоминая в подробностях эту поездку в лифте, Шиффер критически изучала себя в зеркале.
— Готово! — объявила гримерша, напоследок наложив еще один слой пудры на лицо Шиффер.
— Спасибо.
В спальне Шиффер надела взятые напрокат вечернее платье и драгоценности, потом позвала своего рекламного агента, чтобы та помогла ей с молнией. Подбоченившись, она заявила ей:
— Я подумываю о переезде. Мне нужна более просторная квартира.
— Можно найти ее прямо здесь. Такой замечательный дом!
— Мне он надоел. Слишком много новых лиц. Не то, что раньше.
— Кое у кого неважное настроение, — определила Карен.
— Неужели? У кого?
Шиффер, ее рекламный агент, стилисты и визажисты поехали вниз и разместились в ожидавшем их у подъезда лимузине. Карен открыла сумку, достала ежедневник и стала просматривать записи.
— В Letterman’s подтвердили вторник, Michael Kors прислал вам на примерку три платья. Помощники Мерил Стрип спрашивают, будете ли вы на поэтическом вечере двадцать второго апреля. По-моему, это заманчиво: во-первых, Мерил, во-вторых, высокий класс. В среду у вас эфир в час дня, поэтому я назначила фотосессию журнала Marie Clairе на шесть утра, чтобы с этим покончить: их репортер придет вас интервьюировать в четверг. В пятницу вечером приезжает президент Boucheron, он уже пригласил вас на небольшой прием в двадцать ноль-ноль. Думаю, вам надо принять это приглашение — вреда не будет, к тому же они могут использовать вас в рекламной кампании. Днем в субботу телеканал хочет снимать рекламные ролики. Я пытаюсь перенести это на вторую половину дня, чтобы вы успели выспаться.
— Спасибо, — сказала Шиффер.
— Как насчет Мерил?
— Это еще когда будет! Я пока не знаю, доживу ли до двадцать второго апреля.
— Значит, приглашение принято, — решила Карен.
Визажист приготовила тюбик блеска для губ, и Шиффер подалась вперед, подставляя ей губы. Поворот головы — и стилист распушил ей волосы и брызнул на них лаком.
— Как называется эта организация? — спросила у Карен Шиффер.
— Международный совет модельеров обуви, ICSD. Деньги пойдут в пенсионный фонд работников обувной промышленности. Вы вручаете премию Christian Louboutin и сидите за его столиком. Ваши реплики выводятся на телесуфлер. Хотите заранее их проверить?
— Не хочу, — отрезала Шиффер.
Лимузин свернул на Сорок вторую улицу.
— Подъезжает Шиффер Даймонд, — сообщила Карен кому-то по телефону. — Осталась одна минута.
Она убрала телефон и посмотрела на вереницу лимузинов, на фотографов, на толпу зевак, облепивших полицейское заграждение.
— Всеобщая любовь к обуви! — проговорила она, качая головой.
— Билли Личфилд здесь? — спросила Шиффер.
— Сейчас выясню, — ответила Карен и, опять вооружившись сотовым телефоном, воспользовалась им как рацией. — Билли Личфилд приехал? Может, узнаете? Хорошо. — Она кивнула и закрыла телефон. — Он уже внутри.
Двое охранников помогли водителю припарковаться, один из них распахнул дверцу. Карен вышла первой и, коротко переговорив с двумя женщинами в черном, в наушниках, жестом показала Шиффер: «Пора!» По толпе пробежала волна возбуждения, фотовспышки слепили глаза.
Сразу за дверями Шиффер нашла Билли Личфилда.
— Еще один вечер на Манхэттене, да, Билли? — Она взяла его под руку.
К ней тут же подскочила молодая корреспондентка Women’s Wear Daily c вопросом, не даст ли она интервью, потом — молодой человек из журнала New York. Прошло полчаса, прежде чем они с Билли смогли оказаться за своим столиком. Проталкиваясь сквозь толпу, Шиффер сказала:
— Филипп продолжает встречаться с этой Лолой Фэбрикан.
— Тебя это задевает?
— Не должно было бы.
— Вот и не надо. У нас за столом Браммингер.
— Он прямо какой-то неразменный пятак: то и дело лезет под руку!
— Скорее, не пятак, а купюра в миллион долларов, — поправил ее Билли. — Сама знаешь, любой мужчина, какого ты захочешь, будет твоим.
— Ничего подобного. Такое, — она обвела рукой зал, — годится только для мужчин определенного склада. А такие мужчины не всегда желанны.
За столом она поздоровалась с Браммингером, сидевшим напротив нее, тоже в центре.
— Нам очень не хватало вас на острове Сент-Бартс, — сказал он, сжимая ей руки.
— Жаль, что меня там не было, — ответила Шиффер.
— На яхте подобралась отличная компания. Вам обязательно надо к нам присоединиться. Я так легко не сдаюсь.
— Конечно, не сдавайтесь! — С этими словами она уселась. Ее уже ждала тарелка с салатом и кусочками омара. Она развернула салфетку, взяла вилку. Только сейчас она осознала, что сегодня еще не ела. Но не тут-то было: подошедший глава ICSD изъявил желание представить ее человеку, чье имя она не уловила, потом незнакомка стала утверждать, что дружила с ней двадцать лет тому назад, а еще две женщины порадовали ее известием, что они ее поклонницы, и попросили оставить автограф на их программках. Потом пришла Карен и сказала, что пора за кулисы, готовиться к выступлению. Она пошла за ней и стала ждать своей очереди в ряду других знаменитостей, построенных помощниками и друг с другом не знакомых.
— Принести что-нибудь? — деловито осведомилась Карен. — Может, воды? Или ваше вино со стола?
— Ничего не надо, спасибо.
Программа началась. Шиффер стояла, дожидаясь своей очереди. Она видела в щель толпу, заинтересованные лица одних, вежливо-скучающие — других. Ее посетило чувство гнетущего одиночества.
Много лет назад они с Филиппом получали искреннее удовольствие от таких вечеров. Наверное, так получалось потому, что они были молоды и так поглощены друг другом, что каждое мгновение воспринимали как сцену из сентиментального кинофильма. Она разглядела Филиппа в смокинге, в белом шелковом шарфе и вспомнила его руку у себя на талии — мускулистую, твердую, вспомнила, как он выводил ее из толпы и вел через тротуар к машине. Иногда они собирались целой компанией в полдюжину человек и со смехом, с воплями набивались в машину, чтобы мчаться на следующий прием, потом еще на один и так до бесконечности. Домой они возвращались уже на рассвете, когда птицы пробовали голоса. Она клала голову Филиппу на плечо, сонно закрывала глаза.
