— Разве нельзя сказать, что противники клик образуют свою клику? — спрашивает меня Мышь.
Лежа в кресле, я некоторое время размышляю, потом соглашаюсь:
— Да, возможно, это неплохой сюжет.
От того, что я лежу практически параллельно столу, ноги соскальзывают, и я падаю на пол, сбивая со стола несколько книг. Оказавшись на полу, с креслом, лежащим на голове, я осторожно выглядываю из-под сиденья и вижу, как ко мне склоняется малышка Гейл.
Кто-то должен рассказать девочке правду о «Клерасил».
— Кэрри? — спрашивает она в изумлении. — С тобой все в порядке?
Диковато оглядываясь по сторонам, Она собирает с пола упавшие книги.
— Лучше тебе подняться прежде, чем сюда придет библиотекарша. Если она застанет тебя в таком положении, она нас выгонит.
Мышь разражается смехом.
— Я не понимаю, — говорит Гейл, прижимая к себе стопку книг. Глаза ее наполняются слезами.
— Дорогая, — говорю я. — Мы не издеваемся над тобой. Просто мы — взрослые. Нам плевать, выгонит нас библиотекарша или нет.
— Если она попытается, мы ей сами такого зададим, — добавляет Мышь.
Мы смотрим друг на друга и тихо смеемся.
— А, ну да.
Гейл нервно закусывает губу. Я придвигаю для нее стул и предлагаю сесть рядом.
— Присядь.
— Зачем?
— Это Роберта Кастеллс, — говорю я, и Гейл боязливо присаживается. — Известная также под именем Могучая Мышь. Или просто Мышь.
— Привет, — говорит Гейл застенчиво. — Я о тебе много слышала. Ты — легенда. Говорят, ты самая умная в школе. Жаль, что я не такая. Не самая умная. Да и самой красивой я никогда не буду.
Две Джен входят в библиотеку, принюхиваясь, словно гончие, замечают нас и садятся за стол неподалеку.
— Видишь девочек, — киваю я в сторону вновь прибывших. — Как ты считаешь, они красивые?
— Две Джен? Они прекрасны.
— Сейчас, да, — говорю я. — Но через пару лет…
— Через пару лет они будут выглядеть очень и очень старыми. Они будут выглядеть лет на сорок, — подхватывает Мышь.
Малышка Гейл прикрывает рот рукой.
— Почему? Что с ними случится?
— Они достигли наивысшей точки жизни к старшим классам, — объясняю я.
— Что?
— Верно, — соглашается Мышь и одобрительно кивает. — А после старших классов все начнет катиться под гору. Дети. Мужья-обманщики. Бесперспективная работа. Плохо, когда расцвет приходится на старшие классы. Жизнь потом оказывается сплошной катастрофой.
— Я никогда об этом не думала, — говорит Гейл и смотрит на двух Джен так, словно они — уродливые пришельцы с другой планеты.
— Кстати, — говорю я. — Что тебя больше всего раздражает в старших классах?
— Хм… Еда?
— Нет, это несерьезно. Столовые навевают уныние, это правда, но… И не Донна ЛаДонна, верно?
— Я думаю, речь идет о кликах.
— О кликах, — киваю я и смотрю на Мышь, приподняв бровь. — Почему?
— Потому что из-за них невозможно чувствовать себя в безопасности. Ты можешь понять, что не принадлежишь к определенному кругу, потому что эти люди с тобой не разговаривают. Или, наоборот, ты принадлежишь к клике, и тогда все происходит, как в «Повелителе мух». Никогда не знаешь, за кем сегодня охотятся.
Она снова прикрывает ладонью рот.
— Я слишком много говорю?
— Нет-нет, продолжай.
Я открываю блокнот, нахожу чистый лист и принимаюсь записывать.
— Ну что ж, работа над материалом, который я готовлю для «Мускатного ореха», идет неплохо, — говорю я, вынимая из плиты противень с печеньем, посыпанным шоколадной стружкой. Себастьян переворачивает страницу журнала «Тайм».
— Прости, забыл, о чем статья?
Я говорила ему об этом, по крайней мере, уже дюжину раз.
— О кликах. Я уже взяла интервью у десятка людей, и многие истории оказались довольно интересными.
— Гм, — говорит Себастьян, определенно не испытывая большого интереса. Не обращая внимания на его реакцию, я продолжаю рассказывать.
— Уолт сказал, что клики дают возможность чувствовать себя защищенным, но могут затормозить развитие личности. Что ты думаешь по этому поводу?
— Что я думаю? — переспрашивает Себастьян, не отрываясь от журнала. — Я думаю, что у Уолта есть проблемы.
— Какие проблемы?
— Тебе это действительно интересно? Себастьян смотрит на меня поверх очков для чтения, напоминающих формой классическую модель от «Рей Бэн». Всякий раз, когда он их надевает, сердце мое тает. У него есть недостаток. Плохое зрение. Это так чертовски мило.
— Да, конечно.
— Поверь, тебе о них лучше не знать, — резюмирует Себастьян и возвращается к чтению журнала.
Я аккуратно снимаю с противня теплое печенье и перекладываю на блюдо. Затем ставлю блюдо перед Себастьяном и сажусь напротив. Он рассеянно берет в руки печенье и откусывает кусок.
— О чем ты читаешь? — спрашиваю я.
— Об экономическом кризисе, — отвечает Себастьян, перелистывая страницу. — Нет смысла сейчас искать работу, это обречено на провал. Да и в колледж, похоже, ходить бесполезно. Вероятно, нам предопределено прожить остаток жизни в подвале дома родителей.
Я неожиданно хватаю его за руку:
— Что ты знаешь об Уолте?
— Я видел его, — пожимает плечами Себастьян.
— Где?
В одном месте, которого ты не знаешь, и знать тебе о нем не нужно.
Интересно, о чем это он?
— Что за место?
Себастьян снимает очки:
— Забудь об этом. Мне скучно, поехали в торговый центр.
— Зато мне не скучно. Я хочу узнать про Уолта.
— Я не хочу об этом говорить.
— Хм.
Я беру печенье, отламываю половину и кладу в рот.
— Я не могу ехать в торговый центр. Мне нужно работать над материалом.
Себастьян выглядит озадаченным.
— Для «Мускатного ореха».
— Делай, как считаешь нужным. Но я не буду сидеть и дожидаться, пока ты допишешь.
— Но я хочу сделать хороший материал.
— Отлично, — отвечает Себастьян. — Увидимся позже.
— Подожди! — кричу я, хватаю пальто и устремляюсь за ним.
Он обнимает меня за талию, и мы идем забавной походкой, которую изобрели однажды ночью в «Эмеральд». Дурачась, мы подходим к машине.
