Где-то в недрах дома возникли суета, топот, легонький
переполох. Стрекалов опустился в ближайшее кресло, закинул ногу на ногу и
достал портсигар. Щелкнув зажигалкой, повернулся к Кирьянову:
– Садись, Степаныч, в ногах правды нет. Иринархович,
конечно, зверь и крепостник, типичный продукт эпохи, чего там, – но
исключительно по отношению к ревизским душам. Что до приятных гостей, коими мы,
как ты уже понял, являемся, то тут обращение другое. Сейчас на себе испытаешь
классическое помещичье хлебосольство. Хозяин наш не из убогих, как ни кутит, а
осталось немало, так что готовься. Вокруг – девственная природа, экология
полностью нетронута, так что птица откормлена чистейшим зерном, а рыбка плавала
в водоемах, где нет пока ни капли промышленных стоков и прочих химикатов. А уж вино…
А яблочки-груши без всякой химии…
– А девки… – подхватил Мухомор, вольготно
развалившийся на диване с вычурной спинкой.
– И девки хороши, – кивнул Стрекалов. – Тоже
экологически чистые. У нас тут нечто вроде постоянной базы, Степаныч. Место
прямо-таки идеальное. Провинция, глушь, медвежий угол, уездный город верстах в
восьмидесяти, что по здешним меркам – расстояние прямо-таки космическое, а
проезжий тракт еще дальше. Посторонних практически не бывает, а на дворе,
напоминаю, стоит крепостное право. Наш экс-поручик и в самом деле царь и бог.
Никто не пикнет. Не положено пищать – поскольку в противном случае можно
обрести все тридцать три удовольствия: тут тебе и кнуты, и Сибирь, и собаками
затравить… Грустно, конечно, что это наши предки, и секущие, и секомые, ну да
что же поделаешь? Должен быть здоровый профессиональный цинизм. Как у врачей и
гробовщиков. По большому счету все они, – он обвел комнату широким
жестом, – давным-давно умерли уже, хоть и живы для себя самих. И менять в
окружающем ничего нельзя, что вам, большому любителю и знатоку фантастики,
должно быть понятно. А?
– Конечно, – сказал Кирьянов. – Ну да,
разумеется…
С ним происходило что-то странное. Он старательно пытался
отыскать в душе хотя бы тень восхищения и восторга – машина времени, первая
половина девятнадцатого века, взаправдашнее прошлое! – но получалось
плохо.
Потому что все опять-таки, в который уж раз, обстояло крайне
буднично и откровенно скучно.
Он подошел к распахнутому высокому окну, выглянул. Дом стоял
на возвышении, и вид открывался великолепный: могучие липы, за ними неширокая
извилистая речушка, зеленая равнина, лес вдали… Воздух чистейший, непривычный
на вкус. Во дворе послышался озабоченный женский голос:
– Пелагья! Пелагья! Ключи неси! Гости у барина!
Он добросовестно пытался настроить себя на некий возвышенный
лад, но вновь ничего не получилось.
Если подумать, не было никакого прошлого. Был самый обычный
лес вдали, и скучная зеленая равнина, и мужик на подводе, которую неспешно
тащила пегая клячонка по ту сторону речушки. И толстощекий, суетливый отставной
поручик, наверняка существо примитивное и неинтересное, судя по первому
впечатлению. Еще одна книжная иллюзия рассыпалась прахом.
Затопотали шаги, ворвался хозяин, упал в кресло напротив и с
видом величайшей усталости картинно смахнул пот со лба.
– Господи боже мой, пока разбудишь в тычки этих
гиппокаламусов, пока втолкуешь им… Не беспокойтесь, господа, вскорости же сядем
честным пирком… – Его глаза приняли лукавое выражение. – Как обычно,
милейший Антон Сергеевич?
– Да, конечно, любезный Алексей Иринархович, –
благосклонно кивнул Стрекалов.
– Баньку истопят вскорости, уже приступили… Можете не
сомневаться – за время, прошедшее после вашего последнего визита, ни одна
непосвященная душа не осведомлена… Попробовал бы кто! – Он потряс сжатым
кулаком, и в глазах на миг мелькнуло совершенно иное выражение,
цепко-хищное. – Укатаю, а то и до Сибири не доведу! Нет уж, не извольте
беспокоиться, полная конфиденциальность-с! Привыкли помаленьку мои нерадивцы,
никто более не считает вас нечистой силою, несмотря на общую неразвитость
дремучих умов… – Он непринужденно повернулся к Кирьянову: – Антон
Сергеевич понимает, о чем я. Каюсь, со мной самим поначалу вышел чистейшей воды
конфуз – когда Антон Сергеевич изволили впервые появиться. Но только поначалу,
да-с! Я как-никак человек образованный, вольтерьянец и материалист, так что
Антон Сергеевич с присущими ему красноречием и логикой быстро прояснил истинное
положение дел…
– Да, разумеется, – кивнул Кирьянов из вежливости,
чтобы не молчать. – Конечно…
– Но поначалу-то, поначалу! – воскликнул хозяин,
заливаясь жизнерадостным смехом человека, совершенно довольного жизнью,
полностью избавленного от ипохондрии. – Не стыжусь признаться, мелькали
этакие суеверные страхи, приличествующие скорее грубому мужичью… А впрочем,
я-то быстро осознал истинное положение дел, зато мои скотоподобные холопы… Вы
не поверите, были такие, что в ногах валялись, Христом-Богом заклинали:
батюшка-барин, брось ты свое чернокнижие, душеньку побереги постом и молитвой,
эвона, мол, до того дошел в богомерзких поползновениях, что демоны стали
являться… Богомерзкими поползновениями, изволите знать, эти троглодиты
именовали мои ночные бдения с телескопом и рассуждения о наблюдении
атмосферических светил, а также забавы с электрической машиной… Каково? Ну,
вразумил в конце концов, есть же безотказные средства… Душенька! –
воскликнул он, заламывая руки в трагическом ужасе. – Молвите мне, милушка,
вы не демон ли?
Кирсанов вежливо посмеялся ему в тон. Тем временем дверь
тихонько растворилась, в зал проник невысокий старикашка в неизвестной
Кирьянову по названию длиннополой старинной одежде, крайне подвижным лицом,
льстиво-умильной улыбочкой сразу напомнивший лакеев Аэлиты. Он остановился в
тщетных попытках придать себе осанистость и выкрикнул:
– Трапеза милостивца нашего Алексея Иринарховича!
И мимо него один за другим потянулись добры молодцы, одетые
в схожие наряды, замерев от напряжения верхней половиной тела, несли на
вытянутых руках блюда, от которых пахло невыразимо аппетитно. Принялись
расставлять их на столе, пуча глаза от усердия. Когда церемония была закончена,
хозяин выкрикнул по-военному отрывисто и резко:
– Становись!
Молодцы выстроились в шеренгу – с проворством, изобличавшим
длительные тренировки.
– Ну что, дикарские ваши морды? – спросил хозяин с
ласковым пренебрежением. – Не лезете больше с суевериями вашими дурацкими?
Кто это ко мне в гости изволил пожаловать? Ну-ка ты, Парфенка!
Левофланговый, старательно выкатывая глаза, проорал:
– Благородные господа офицеры из грядущих времен, кои
настанут спустя долгое время от времени нынешнего!
– Вот то-то, – сказал хозяин умиротворенно. –
И обратите внимание ваше непросвещенное, рожи, на примечательное
обстоятельство: века и века протекут, а благородные господа так и будут ходить
друг к другу в гости во всем блеске, что бы там ни плели! Изыдите!
Когда слуги вереницей покинули зал, он склонился к Кирьянову
и вполголоса доверительно сказал:
