– Подождешь, – сказал Стрекалов серьезно. –
Браслетик надень пока. И ты тоже, Степаныч. Уж если нарушать правила, то с
минимальными отклонениями от инструкции…
Кирьянов взял просунутый браслет – по цвету похожий на
золото, но по весу легче пластмассы, состоявший из одинаковых прямоугольников
толщиной с костяшку домино. Пока он натягивал его на запястье, прямоугольники
разошлись, будто на невидимых резиночках, но, оказавшись на левой руке, браслет
мгновенно превратился в монолит (Кирьянов это обнаружил сразу же, когда
попытался передвинуть повыше).
– Штука несложная, но необходимая – автореверс, –
сказал искоса наблюдавший за ним Стрекалов. – Поставлю таймер на три часа…
– Антоха, ну мало! – умоляюще воззвал
Мухомор. – Пока баньку натопят, и вообще…
– Ладно, на четыре, не ной… В общем, через четыре часа
тебя, Костенька, автоматически выдернет в настоящее, да и нас тоже… А то
пытались взбрыкнуть… некоторые. – Он с намеком посмотрел на Мухомора.
– Антоха, я ведь покаялся и признал все допущенные
ошибки, – недовольно сказал тот. – Чего ж глаза колоть при
посторонних?
Стрекалов преспокойно продолжал:
– А то случилось однажды у нашего Мишани неодолимое
желание остаться в прошлом. Конкретнее, во временах государя императора
Александра Второго Освободителя. Подумал, дитя природы, что если там нет ни
дактилоскопии, ни телексов, ни компьютерных картотек уголовного элемента, то
там он будет кум королю. Рокамболь местного розлива. Мне же и вытаскивать
пришлось. Хорошо еще, обошлось не только без развилок, но и без огласки…
– Антоша! Все осознал!
– Ты браслетик-то натяни… Вот так… Оно спокойнее будет.
– Да кто ж знал, что там, по большому счету, такая
скука… – покаянно сознался Мухомор. – Ни тебе телевизоров, ни
киношки, вместо такси лошадь везет и тут же, зараза, на мостовую серет… Сортира
путного не найдешь, разве что кабаки хороши, да городовые, суки, в струнку
тянутся, если одет барином… Ну прав ты, Антоша, кругом прав – человек должен
жить в своем времени, в других ему неуютственно…
– Рад, что осознал наконец… Ладно, посиди тихо, не
мешай.
Стрекалов вновь вызвал из небытия светящийся призрак пульта
и легкими касаниями пальцев принялся с ним манипулировать, бормоча под нос:
– Учитывая, Степаныч, что все автоматизировано и
компьютеризовано до предела, трудиться особо и не придется. Временные
координаты, пространственные… Только не спрашивай, отчего так получается, что
мы из космоса прыгаем в аккурат на земную орбиту, я и сам не все понимаю,
поскольку нет такой необходимости… Ну вот и все, пожалуй. Пройдемте, граждане…
Он тронул очередной розовый символ – и вместо одной из стен
возникло огромное окно в соседнее помещение: невысокое, куполообразное, где под
потолком сверкало несколько рядов маленьких блестящих полушарий, а на полу
нарисована знакомая «мишень», только на сей раз черная.
Рядом с окном обнаружилась обыкновеннейшая дверь.
– Пройдемте, граждане, – повторил Стрекалов,
прихватывая из шкафчика другую бутылку коньяка, непочатую. – Чего кота за
хвост тянуть?
– И это… все? – спросил Кирьянов.
– Ага, – кивнул Стрекалов. – Чем изощреннее и
грандиознее техника, тем она проще выглядит. Давно уже следовало привыкнуть к
этой нехитрой теореме.
– Подождите. А… переодеться? – Он тронул лацкан
кителя.
– Вот это совершенно не обязательно, – сказал
Стрекалов скучным голосом. – Мы же не собираемся по Невскому разгуливать
ясным полднем, у нас поездка куда как прозаичнее…
Он подтолкнул Кирьянова в дверь, пропустил вперед Мухомора,
зашел последним. Все трое встали на центр «мишени», майор извлек из кармана
что-то вроде блестящего яйца, нажал на верхушку большим пальцем…
И вновь навалилось ничто – мгновенное растворение в
окружающей Вселенной, ставшее уже почти привычным за время нескольких
командировок в медвежьи углы Галактики. Только на сей раз к знакомым ощущениям
примешалось что-то еще – столь мимолетное и непонятное, что Кирьянов ничего не
смог рассудочно осознать.
Некогда было. Мрак рассеялся, их ослепил солнечный свет.
Они стояли на узорчатом ковре, посреди обширной комнаты,
поначалу показавшейся Кирьянову ужасно знакомой. Однако вскоре он сообразил, в
чем тут дело. Нечто похожее он сто раз видел в кино: старинная мебель на гнутых
ножках, портреты и пейзажи на стенах, от огромных до овальных миниатюр, беломраморные
бюсты, высокий и узкий книжный шкаф, набитый толстенными фолиантами, часы под
стеклянным колпаком…
И вопросительно воззрился на Стрекалова.
– Уютное, спокойное времечко, – сказал тот с
некоторой рисовкой. – Разумеется, для тех, кому не приходится ходить с
сошкой. В стольном граде Питере восседает на троне государь император Николай
Павлович, венгерский мятеж уже подавили, но Крымская кампания еще не грянула…
Тишь, гладь и божья благодать. Если ты – вроде нашего гостеприимного хозяина,
коего сейчас мы и вызовем…
Он уверенно подошел к овальному портрету, изображавшему
пожилую даму в букольках, сдвинул его в сторону и нажал кнопку.
Не прошло и минуты, как в замочной скважине тихонько
провернулся ключ, и в комнату прямо-таки ворвался полный, румяный, суетливый
человек со странной прической хохолком и бакенбардами, в обширном халате. Столь
же проворно заперев за собой дверь, он кинулся к нежданным визитерам, ничуть не
удивившись, распростерши руки:
– Господин майор, наконец-то! Я уж заждался… И вы
здесь, Михаил Петрович? Душевно рад! А вот с вами, сударь, не имел чести…
– Обер-поручик Константин Степанович Кирьянов, прошу
любить и жаловать, – сказал Стрекалов с поразительной обыденностью. –
Наш сослуживец, рекомендую…
– Душевно рад, душевно! – заверил румяный, обеими
руками схватив ладонь Кирьянова и ожесточенно ее сотрясая. – Друзья Антона
Сергеевича и Михаила Петровича – мои друзья… к тому же вы, я так понимаю,
имеете честь служить по тому же ведомству, что и они? Ну разумеется, я же вижу…
Надобно вам знать, дорогой Костантин Степанович, я сам служил в свое время,
да-с, в Белавинском драгунском, в отставку вышел поручиком – родители
скончались, наследство, надобно было посвятить себя домашним хлопотам… Честь
имею представиться – Степин Алексей Иринархович, отставной поручик и здешний
помещик, царь и бог, так сказать, хе-хе-с… Помилуйте, господа, о чем то бишь
мы? Чего же мы стоим? Сию минуту распоряжусь!
И он, издали целясь ключом на замочную скважину, метнулся к
двери, во мгновение ока отпер замок, захлопнул дверь за собой, слышно было, как
он, вприпрыжку удаляясь по коридору, орет во всю глотку:
– Прошка, Афошка, строфокамилы неповоротливые, рабы
нерадивые! Один на кухню, другой в баню, шевелись, бессмысленные, пока не
запорол! Поворачивайся!
