— Ну и зря. — Фиона зажгла газ под сковородкой с картошкой, плавающей в жире, который не меняли, наверное, уже несколько недель. — Ты совсем не старая, а Чарли очень даже недурно выглядит для своих пятидесяти с чем-то лет. Тебе следовало бы обеими руками ухватиться за возможность развеяться. Наша Орла согласна со мной. — Она прищурила глаза, словно вычисляя что-то. — Если бы ты правильно разыграла свои карты, то через несколько месяцев могла бы уехать с ним в Трансвааль.
— В качестве кого, уборщицы для его несчастного госпиталя?
— Нет, в качестве его жены. Не прикидывайся дурочкой, мама. Он влюбился в тебя с первого взгляда.
У Элис екнуло сердце.
— Ты как будто стремишься избавиться от меня, Фиона?
Фиона положила голову на плечо Элис.
— Вовсе нет, мама. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива и занялась чем-нибудь интересным и стоящим. Мне не нравится, что ты живешь одна на Эмбер-стрит. Ты на полной скорости мчишься в никуда. Почему бы тебе не сказать Чарли, что ты передумала? Дай ему еще один шанс; он с радостью использует его.
— А может быть, он протестант.
— Ради бога, мама, — нетерпеливо бросила Фиона. — Как будто в твоем возрасте это имеет какое-то значение.
— Я подумаю, — пообещала Элис, однако у нее и в мыслях не было ничего подобного.
Этим вечером телевизор работал, как обычно, но Элис не смотрела его. Она перебирала в памяти события сегодняшнего дня. Ей вовсе не хотелось покидать Эмбер-стрит, не говоря уже о том, чтобы ехать куда-то за тридевять земель. Не было у нее и желания нарушать однообразное течение своей бесцветной жизни ужином с мужчиной, которого она совсем не знала.
Элис была не особенно счастлива, хотя и грустить тоже вроде было не о чем. Она просто существовала, изо дня в день, и в жизни ее было не так много событий, которые можно было бы назвать замечательными или волнующими. Рождались дети, умирали взрослые, в салоне время от времени становились известны пикантные сплетни, иногда она ходила в кино с Бернадеттой, ее дети и их дети приходили на чай по воскресеньям. Случалось, она устраивала вечеринки. Элис привыкла к тому, что является хозяйкой трех парикмахерских салонов, и они давно уже перестали быть предметом ее гордости.
Нельзя сказать, чтобы это была бурная жизнь, но зато она была такой, какой Элис хотела ее видеть.
* * *
Никому и в голову не пришло задернуть шторы, когда в сочельник Элис Лэйси устроила вечеринку. Из окон гостиной на тускло освещенную улицу падал яркий желтый свет. На Эмбер-стрит в этот вечер в самом разгаре были вечеринки и в других домах, горели и другие огни, отчего неосвещенные участки улицы по контрасту казались еще более темными и резче очерченными. Вечер стоял чудесный, спокойный и тихий, даже не очень холодный для этого времени года. Луны не было, но черное небо озаряли звезды.
Перед домом Лэйси в тени притаилась одинокая фигура женщины, она заглядывала в окно то с одной, то с другой стороны. На женщине были те же пальто из верблюжьей шерсти и неудобные сапоги, которые она купила за четыре года до того, как принялась шпионить за Кормаком в его двадцать первый день рождения. Она снова следила за ним, смотрела, как он стоит, прислонившись к стене; ей показалось, что он выглядит немного усталым и чем-то недовольным.
Она разочаровалась в своем сыне, который по какой-то причине бросил университет и даже не постеснялся явиться на биржу труда, чтобы получить пособие по безработице. Она не одобряла его длинных волос и того, как он одевался, — можно было подумать, что он подбирал себе вещи на свалке. Его девушка, Пола, тоже находилась здесь, она была явно беременная. Никто не знал, были ли они с Кормаком женаты. Элис упорно хранила молчание, когда ее спрашивали об этом.
Собственно говоря, Морис выглядел намного более презентабельно в голубой клетчатой рубашке и в отутюженных серых брюках. Кажется, они с Полой сразу же нашли общий язык и понравились друг другу. Вот уже добрый час они сидели на кушетке и смеялись.
Губы Коры злобно искривились, когда в комнату вошла Фионнуала с тарелкой бутербродов. Ей очень хотелось знать, за какие такие заслуги Гораций Флинн оставил этой девушке свой чудесный большой старый дом, тогда как ей не перепало и пенни.
Билли тоже был там! Билли вошел в гостиную, потягивая пиво из банки. Ее собственный муж получил приглашение на вечеринку и не сказал ей об этом ни слова! Правда, обычно они почти не общались, если не считать тех недель, когда у них жил Джон. После того как он ушел, их отношения стали прежними.
Джон!
Ей редко доводилось плакать в своей жизни, но она до сих пор не могла сдержать слез, думая о Джоне и о том будущем, которого они лишились, — совместном будущем. Для нее навсегда останется загадкой, почему он так внезапно покинул Гарибальди-роуд. В то утро она проснулась и потянулась к нему, но его не было! Как только Билли ушел на работу, она сломя голову помчалась в мастерскую. Но там уже вовсю полыхал пожар, взметнув в небо длинные языки пламени и разбрасывая вокруг снопы искр. Кто-то, должно быть, вызвал пожарных, поскольку они прибыли почти одновременно с ней. Кора невыносимо долго простояла там, глядя, как обрушилось здание, как постепенно утихомирилось пламя, как пожарные вынесли что-то на носилках.
Похоже, от Джона осталось совсем немного, да и то было надежно укрыто брезентом. Ах, как ей хотелось броситься туда, сорвать саван и поцеловать обгорелые останки единственного мужчины, которого она любила в своей жизни. Кора сжала кулаки с такой силой, что ногти впились ей в ладони.
Из дома, обитатели которого так интересовали ее, донесся взрыв смеха. Подумать только, Билли изобразил пальцами куклу и заставил ее говорить. Она не слышала, о чем шла речь, но все гости покатывались со смеху.
Неожиданно Фиона вскочила и задернула занавески. Кора вновь оказалась одна. Смотреть больше было не на что.
В гостиной Фиона вздрогнула и сказала, ни к кому не обращаясь:
— Странно, но у меня возникло такое чувство, будто кто-то наблюдает за нами снаружи.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Было первое апреля, и ребенок решил по-своему подшутить над ними, появившись на свет в этот день ранним утром, хотя Пола по-прежнему не была уверена в точной дате. Кормак открыл окно, поставил магнитофон, включил какую-то расслабляющую мелодию и зажег палочку с благовониями.
— Дыши глубоко, Пола. Вдыхай как можно глубже, — скомандовал он, когда схватки, похоже, достигли своей кульминации. Он присел на край кровати и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы продемонстрировать, как нужно выполнять упражнение. — Пой свою песенку. «Вот мы идем за шелковицей, за шелковицей, за шелковицей. Вот мы…» — К несчастью, Кормак был напрочь лишен слуха.
Пола пронзительно вскрикнула.
— Я не думал, что все будет так плохо, — пошутил Кормак.
