— Как я уже говорила по телефону, я не из полиции и не из органов опеки. Патронажные работники наведываются абсолютно ко всем новорожденным. Поэтому, Салли, уверяю вас, меня можно не бояться. Я ничего тут не разнюхиваю.
— Но ведь вам что-то рассказали, да?
— Кто рассказал?
— Там, в Мэттингли.
— Честное слово, нет. А вам кажется, там случилось что-то такое, о чем мне нужно знать?
— Да ничего особенного. Просто я подумала… ну… — Я заколебалась, но потом решилась: — Ну, скажем так: по-моему, я им не понравилась. Может, потому, что я слишком нервничала.
— И что тут такого? — улыбнулась она — Роды у вас были чрезвычайно сложные, да еще ребенок столько времени провел в интенсивной терапии. Тут любая мать занервничает.
— Я ухитрилась вывести из терпения консультанта.
— Между нами говоря… это его проблемы. В любом случае, как я уже говорила, никаких сигналов из больницы не поступало — а если бы их что-то беспокоило, нам бы дали знать, уж будьте уверены.
— Что ж, это, наверное, хорошо.
— Ну а если хотите со мной о чем-то посоветоваться…
Пауза Я начала машинально покачивать колыбель, в которой спал Джек. Потом сказала.
— Знаете, после родов я никак не войду в колею. Настроение немного неровное.
— Ничего удивительного.
— И конечно, теперь все будет по-другому, когда он уже дома… Но… кстати… по этому поводу…
Я замолкла, спрашивая себя, как, черт возьми, собираюсь заканчивать эту фразу. Надо отдать должное Джейн Сэнджей, она не попыталась услужливо подсказать мне окончание. Ей хватило терпения молча ждать, когда же я снова ухвачу нить разговора.
— Можно, я кое о чем спрошу вас напрямик? — выпалила я наконец.
— Конечно.
— Это очень странно, если не можешь сразу же почувствовать… связи… со своим ребенком?
— Странно? Вы шутите? Что же тут странного? На самом деле, почти каждая новоиспеченная мама задает тот же вопрос. Почему-то все ждут, что не успеешь увидеть свое дитя, и готово — вот вам тут же и любовь, и привязанность. Да это только в книжках так пишут. А в жизни, как обычно, все чуть-чуть сложнее. Требуется время, чтобы привыкнуть к новому существу, появившемуся в вашей жизни. Так что, честно, париться из-за этого не стоит.
Однако в тот вечер мне нашлось из-за чего париться. Начать с того, что Джек проснулся около десяти часов вечера и отказывался замолчать целых пять часов. В довершение к непрекращающемуся реву у меня снова перекрыло обе груди — и, несмотря на Джековы десны-пылесосы плюс несколько попыток применить пыточный молокоотсос, молоко отказывалось течь. Я опрометью бросилась на кухню и лихорадочно засыпала в бутылочку несколько ложек сухой детской смеси. Залив их нужным количеством воды, я поставила бутылку в микроволновую печку, обожгла руку, когда доставала ее. Я вынула из стерилизатора резиновую соску, натянула ее на горлышко и припустила назад в детскую, где заливался слезами Джек. Уложив его к себе на колени, я дала бутылочку. Но он потянул смесь только три или четыре раза, после чего срыгнул на меня все молоко. И сразу снова заплакал.
— О господи, Джек, — растерянно воскликнула я, глядя, как пятно детской смеси расплывается по майке. И услышала за спиной голос Тони:
— Не надо его винить.
— Я его не виню, — ответила я. — Просто не совсем приятно, когда на тебя срыгнут.
— А на что ты рассчитывала, давая ему бутылочку? Ему нужно твое молоко, а не…
— Все-то ты знаешь, доктор Спок хренов!
— Это знает каждый дурак.
— У меня опять грудь закупорило.
— Так раскупорь, кто тебе мешает?
— Слушай, советчик, шел бы ты на свой чердак.
— С удовольствием, — И Тони громко захлопнул за собой дверь.
Никогда прежде Тони не хлопал дверьми, но сейчас ударил с такой силой, что испугал не только меня, но и Джека. В ответ на хлопок он заплакал с удвоенной силой. А я вдруг почувствовала сильнейшую потребность выбить окно кулаком, прямо сейчас. Вместо этого я скинула испачканную молочной жижей футболку, расстегнула лифчик и, вытащив Джека из колыбели, приложила его к правому соску. Он с силой стал сосать, а у меня было чувство, что голова вот-вот лопнет. Боль в груди показалась незначительной по сравнению с диким, все нарастающим давлением между ушами. А когда, неожиданно, грудь раскупорилась и Джек начал жадно есть, то я ощутила не облегчение. Скорее я ступила в новую, неизведанную область… в место, где я еще не бывала доселе. Государство под названием «истерия».
— Или, по крайней мере, так я это воспринимала. По щекам у меня безостановочно текли слезы, а внутри нарастал крик. Ощущение было очень странным, невероятным: беззвучный вопль. Я будто забилась в уголок собственного черепа и оттуда слышала собственный — очень-очень отдаленный — плач. Но постепенно тихий крик становился слышнее и наконец перешел в оглушительный безумный визг. Когда завывания в голове усилились настолько, что я испугалась, что оглохну, пришлось отнять Джека от груди, положить его в кроватку и броситься в спальню. Там я упала на кровать, схватила подушку и поскорее заткнула себе уши.
Как ни странно, от этого мне, кажется, стало легче: через некоторое время вой внутри головы замолк. Прекратился и мой плач. Наступила тишина. Точнее, мне сначала так показалось… но потом, оказалось, что это полное отсутствие звука, сродни глухоте. У меня словно лопнули барабанные перепонки, и я ничего не слышала. Впрочем, поскольку при этом исчез и вой в голове, это не испугало, а скорее воспринималось как облегчение. Так я лежала, наслаждаясь вновь обретенной тишиной. Мне показалось, что прошло всего несколько минут. Но вот отворилась дверь и вошел Тони, странно взволнованный. Сначала я не слышала, что он говорит (хотя подушку с головы уже сняла), А потом вдруг звуки вернулись, вновь ворвались в мою жизнь. Только что поведение Тони казалось безмолвной пантомимой, а в следующий миг его голос обрушился на мои уши. Он что-то злобно говорил, перекрикивая плач Джека.
— … не понимаю, какого черта ты тут валяешься, когда твой сын… — кричал Тони, оглушая меня.
— Извини, извини… — Я вскочила и бросилась к двери, чуть не сбив Тони с ног. Оказавшись в детской, я мигом выхватила Джека из колыбели, и в считаные секунды он уже был у груди. К счастью, молоко пошло сразу, на время утихомирив Джека. Все мы перестаем плакать, когда получаем то, чего хотим… правда, ненадолго.
Пока Джек сосал, я сидела, откинувшись на спинку стула Прикрыв глаза, я хотела было вернуться в страну глухоты. Вместо этого раздался голос Тони. Он взял себя в руки и говорил, как обычно, спокойно и уравновешенно:
— Что случилось?
Я открыла глаза. Голос мой звучал на удивление спокойно:
— В смысле?
— Ты была на кровати, с подушкой на голове.
