— …это маленький подарок для человека года журнала «Тайм».
Я поднял глаза как раз в тот момент, когда Руди дико вытаращил глаза и засадил кулаком прямо в экран стоявшего на его столе «Макинтоша». Все в отделе новостей с ужасом смотрели на него — то есть те, кто не успел унести ноги, потому что он уже перевернул два стола и выдернул из розеток пару телефонов. Руди обмяк в своем кресле, причем кулак его все еще находился внутри экрана. На край стола начала капать кровь. Он с любопытством посмотрел на это странное явление — как посторонний, будто он сам тут был совершенно ни при чем. Вот тогда я понял, что он пьян.
Из своего кабинета выскочила Анна с маленькой аптечкой скорой помощи в руках. Она обозрела общую разруху, глаза ее расширились, когда она заметила кровь, стекающую на пол. Она взглянула на своих коллег.
— Ну, не стойте тут с отвисшими челюстями, — сказала она. — Кто-нибудь, вызовите «скорую помощь».
— Эй, лапочка, — сказал Руди, награждая ее пьяной улыбкой.
— Кончай с «лапочкой», Руди. Какого черта ты тут натворил?
— Разве я сделал что-то не так? — спросил он, с виду сама невинность.
— Нет, — сказала она, — ты только напал на несколько неодушевленных предметов.
— Ну, черт, это же не преступление против человечества, верно?
— Разумеется нет, — сказала она таким тоном, будто пыталась утихомирить расшалившегося ребенка. — Может быть, нам стоит попытаться достать руку из компьютера, Руди?
— Неплохая идея, — согласился он.
Прежде чем приступить к решению этой деликатной задачи, она подняла глаза и увидела меня.
— Встретимся с ресторане, — сказала она одними губами, затем вернулась к неприятной задаче, которая стояла перед ней.
Я уже допивал второй мартини, когда она наконец вошла в ресторан.
— Ожидание меня убивает, — сказал я, заказывая для нее выпивку. — Тот кулак все еще в «Макинтоше»?
— Нет, операция по изыманию его оттуда закончилась полным успехом. Сейчас ему накладывают швы в Центральной больнице Маунтин-Фолс. Нужно надеяться, что они на ночь прикуют его к койке цепями. У этого парня по крайней мере галлон виски бродит по венам.
— По-видимому, нам больше не придется читать колонки Рудольфа Уоррена в «Монтанан», — заметил я.
— Стю собирается навестить его завтра утром в больнице.
— Стю слишком трезв и застегнут на все пуговицы, чтобы даровать отпущение грехов забулдыге.
— Зря ты так уверен. Колонка Руди пользуется успехом. И хотя они его как человека не любят, мальчики из отдела маркетинга знают, что он помогает продавать газету. А такая небольшая газета, как наша, не может отказываться от чего-то, что увеличивает продажи.
— Почему мальчики из отдела маркетинга ненавидят Руди?
— На последней рождественской вечеринке он напился вдрызг и назвал начальника отдела маркетинга Неда Алена «пиздой Вилли Ломана». Он прямо так и сказал.
— Не сомневаюсь.
— Разумеется, потом он извинялся. Как он извинялся перед Джоан, когда разгромил «Горный перевал». И завтра, когда протрезвеет, он будет просить прощения у Стю. Примерно дважды в год Руди слетает с катушек. Возможно, это как-то связано с положением луны.
— Не-а, это слишком калифорнийское объяснение для Руди. Он просто мерзкий пьяница.
— У него есть свои достоинства.
— Например?
— Он классный репортер.
— Это верно.
— И… — Она переплела свои пальцы с моими, — если бы он не стащил твои снимки, я бы не пила сейчас с тобой мартини.
— Да, — согласился я. — У него есть свои достоинства.
Примерно в три в то утро я проснулся, потому что Анна обняла меня и прижалась ко мне.
— Ты не спишь? — шепотом спросила она.
— Уже не сплю.
— Прости.
— Ничего. А ты почему не спишь?
— Думаю, — ответила она.
— О чем?
— О тебе. О нас. Я буду по тебе скучать. Очень.
— Я же еду всего на десять дней. Затем вернусь.
— Ты уверен, что вернешься?
— Уверен.
— Я сомневаюсь…
— Не надо.
— Просто… теперь, когда за тобой вдруг начали бегать «Вэнити фэр» и некоторые другие журналы, с какого перепугу ты застрянешь в таком занюханном городишке, как Маунтин-Фолс?
— Потому что я так хочу.
— Но почему?
— Из-за тебя.
— Никакой другой причины?
— Никакой.
— Успех — вещь опасная.
— Но если верить тебе, я успеха боюсь. Ты научишься его любить. Люди скоро начнут говорить тебе, какой ты замечательный, — и ты подумаешь, что они правы. И еще ты подумаешь, что от прошлого можно избавиться. Именно так бывает, когда приходит успех.
— Но не в моем случае.
— Мне бы хотелось в это верить.
— Так верь.
Через несколько часов, во время завтрака, мы неловко молчали. Анна смотрела в свою чашку с чаем и казалась рассеянной.
Наконец я не выдержал и сказал:
— Всего же полторы недели, Анна.
— Знаю.
— И еду я в восточную Монтану, не Ирак.
— Знаю.
— И я буду звонить тебе каждый день.
— Знаю.
— Тогда не волнуйся.
— Я буду волноваться.
— Ты не должна.
— Ты не имеешь понятия о том, что значит терять, ведь так?
Я чуть было не сказал «Это неправда», но вовремя остановился.
— Потеря заставляет тебя считать все подвластным разрушению, хрупким, — сказала она. — И ты начинаешь сомневаться в возможности счастья. Если в твоей жизни происходит что-то хорошее, ты знаешь, что все дело во времени, в том, когда это хорошее у тебя отнимут.
— Я никуда не исчезну, Анна.
Она взяла меня за руку, стараясь избегать моего взгляда:
— Поживем — увидим.
Глава девятая
Я пересекал Континентальный водораздел и не переставая думал Анна знает. Не то чтобы она догадалась обо всем — может быть, даже не признавалась в этом себе, — но она инстинктивно догадывалась, что я от чего-то бегу. И теперь она боялась того же, чего боялся я, — что успех неизбежно приведет к разоблачению и заставит меня исчезнуть.
Но когда я тем поздним вечером позвонил Анне после того, как поселился в мотеле на окраине города под названием Льюистон, она снова была бодра и весела.
