Мы подождали несколько минут, прежде чем пошевелиться. Когда медведи скрылись из виду, Анна выдохнула. Я знал, что сейчас будет.
— Ты настоящий кретин, — сердито прошептала она.
— Это вышло случайно…
— Как же, случайно. Я же сказала, чтобы ты не двигался…
— Я в самом деле не думал…
— Вот это верно, ты не думал. Мы чуть из-за тебя не погибли. В следующий раз…
— Я постараюсь впредь остерегаться медведей, — сказал я, пытаясь погасить ее гнев. — В следующий раз…
Но я выбрал неудачную тактику.
— Черт бы тебя побрал, Гари, не смейся надо мной!
С этими словами она бросилась к домику. Я не стал ее догонять, просто потащился следом. За тот час, что мы шли назад, она ни разу не оглянулась. Она обогнала меня минут на пять. Я слышал издалека, как хлопнула дверь домика. Когда я вошел, Анна стояла в кухонном отсеке и открывала бутылку вина. Печка сделала свое дело: комната перестала походить на погреб. Анна налила немного шираза в стакан, сделала большой глоток и стряхнула мою руку, когда я попытался ее обнять.
— Не сердись на меня, — попросил я.
— Тебе должно быть стыдно, — не унималась она.
— Я не подумал…
— Ты думал… только как фотограф.
Я улыбнулся:
— Получатся замечательные кадры.
— Я знаю, — сказала она. — И если ты захочешь заслужить прощение, ты отдашь их мне для газеты.
— Идет, — согласился я и протянул руку, чтобы погладить ее по щеке.
Она схватила мою руку и крепко сжала.
— Она бы уложила тебя двумя ударами лапы. Я была сзади, возможно, мне удалось бы убежать… но у тебя не было никаких шансов. Не смей больше никогда подвергать себя такому риску…
— Иди сюда, — сказал я, притягивая ее к себе.
Кровать скрипела, простыни оказались немного влажными, и, хотя мы укрылись двумя теплыми одеялами, все равно приходилось прижиматься друг к другу, чтобы согреться.
— Давай не будем завтра возвращаться, — предложил я, наклоняясь, чтобы поднять с пола бутылку вина и два стакана. — Запремся здесь, и пусть все думают, что мы исчезли, не оставив следа.
— Этот домишко слишком мал для двоих, дружок.
— Какой же из тебя романтик?
— Я практичный романтик… — сказала она.
— Это что, оксюморон?
— …и я очень не хочу тебя потерять. Именно поэтому я никогда, слышишь, никогда не согласилась бы провести здесь с тобой две недели.
— Почему? — спросил я, внезапно обидевшись.
— Когда-нибудь слышал о домашней лихорадке? Раздражительность зашкаливает. Конец всякой романтике. Две недели вдвоем в маленьком изолированном месте — и мы будем мечтать избавиться друг от друга и… или решим создать нашу собственную милицию.
— Прекрасное времяпровождение в Монтане, — заметил я.
— Знаешь, почему этот штат обгоняет все остальные по числу помешанных на оружии, ненавидящих правительство безумных сепаратистов? Потому что здесь очень много людей живут в тесных домах.
Она выскочила из постели и начала быстро натягивать одежду.
— Как насчет того, чтобы познакомиться с моим чудесным походным соусом для пасты? — поинтересовалась она.
Четыре кухонные полки были плотно заставлены банками с супом, овощами, бобами, чили, тунцом, моллюсками, сардинами, консервированным молоком. Стояли там и пакеты с разными макаронами, рисом, смесью для выпечки хлеба, банки с кофе, чаем и «Оувалтином», и маленькие баночки с разными специями. Анна налила оливкового масла в большую сковородку и поставила ее на плиту. Через пару минут масло стало бурлить.
— Значит, плита и в самом деле работает, — заметил я.
— Ты такой городской мальчик, — сказала она, бросая на сковородку сухой чеснок и розмарин.
— Как ты регулируешь жар?
— Легко, — ответила она, открыла дверцу печки и бросила туда три полешка дров. — Вот так.
— Ты такая деревенская девушка.
— Ты собираешься весь вечер валяться в кровати, пока я готовлю?
— Мне приходило такое в голову.
— Открыл бы лучше еще вина.
Я заставил себя встать и одеться. Анна добавила томаты из двух банок на сковороду и плеснула туда остатки шираза. Налила в кастрюлю воды и пристроила на плите рядом со сковородой.
— Когда ты ходишь по магазинам перед поездкой сюда, — спросил я, разглядывая огромный набор консервов, — ты всегда запасаешься на случай Армагеддона?
— Не-а… Но в подвале имеется убежище на случай атомной атаки.
— В самом деле?
— В самом деле.
— У тебя весьма внушительный морозильник.
— Каждый год я дважды обновляю здешние запасы, и тогда могу больше об этом не думать.
— Получается, что ты можешь исчезнуть без следа, если захочешь?
— Уже нет, — сказала она.
— Это почему?
Намек на улыбку:
— Потому что ты теперь знаешь, где меня найти.
Она добавила к помидорам банку моллюсков и бросила горсть макарон в кипящую воду в кастрюле. Я открыл еще бутылку, зажег свечи и накрыл на стол.
— Linguini alia vongole,
[26]
— сказала она, ставя на стол дымящуюся миску с пастой. — Самый любимый рецепт в Монтане.
Мы поели. Выпили вторую бутылку шираза. Я нашел на полке бутылку портвейна и принялся разливать по стаканам. Она попросила не наливать ей много.
— А то у меня завтра утром будет жутко болеть голова, — сказала она.
— Страдание любит компанию, — заметил я, протягивая ей стакан.
— Ты хочешь меня обязательно напоить? — спросила она.
— Точно — и тогда я смогу свободно пользоваться твоим телом.
Свечи мигнули. Она наклонилась, положила свою ладонь мне на руку. Свет от свечей озарял ее лицо.
— Ты счастлив? — спросил она.
— Очень счастлив.
— Я тоже.
Мы замолчали. Затем она спросила.
— У тебя где-нибудь есть ребенок?
Я машинально сжал свободную руку. К счастью, она была под столом.
— Нет.
— Странно.
— Почему?
— Потому что, когда я рассказывала тебе о Чарли, ты очень расстроился.
— История очень грустная, — сказал я.
— Конечно, но те несколько человек, которым я об этом рассказывала и которые не имели своих детей, не реагировали так эмоционально. Естественно, они все ахали «Какой кошмар!» и все такое… тогда как тот, у кого дети были, нашел эту историю невыносимой.
