А… понимаю, — продолжил Эрик, — сильная молчаливая натура.
Что, проблемы? — спросил Джек.
Нет у меня никаких проблем, — ответил Эрик. — Я вообще счастлив, как ирландец в сортире.
Довольно, Эрик, сказала я.
Ты абсолютно права. Я приношу извинения за свою нелепую выходку. Что ж, сэр, давайте отпразднуем примирение бокалом французской шипучки.
Как я уже сказал, я продолжу бурбон.
Хорошо, хорошо. Все понимаю. И одобряю.
Ты что? — спросил Джек.
Одобряю. Я имею в виду, бурбон. Тем более что бурбон — такой серьезный американский напиток.
Ты что-то имеешь против американского напитка? — спросил Джек. — далыне.
Черт возьми, нет, партнер, — сказал он, теперь подражая Джону Уэйну. — Просто бурбон — это не мое, сынок.
Да, я забыл. Все коммунисты пьют шампанское.
Эрик побледнел, как будто ему влепили пощечину. Мне захотелось провалиться сквозь землю. После минутного замешательства Эрик пришел в себя и заговорил голосом Скарлетт О'Хары:
Дорогая, кто-то слишком вольно рассуждает о моем колоритном прошлом. Тебе так не кажется, сестренка?
Джек, пошли, — решительно сказала я.
А как же шампанское? — спросил Эрик.
Засунь его куда подальше, — сказал Джек.
Как же мне нравится этот поэтический говор бруклинцев!
Я говорю как американец, хотя, я уверен, американский говор кажется тебе слишком патриотичным.
Это вряд ли. В конце концов, разве не Сэм Джонсон сказав что патриотизм — это последнее убежище негодяя?
Да пошел ты… — прошипел Джек и плеснул остатки своего бурбона в лицо Эрика. Потом резко поднялся и вышел из бара.
Эрик остался за столом, по его щекам струился бурбон с содовой. Казалось, он был ошеломлен таким обрядом крещения.
Спасибо тебе, — дрожащим от негодования голосом произнесла я. — Большое тебе спасибо.
Я сделал что-то не так?
Иди ты к черту, — бросила я в сердцах.
Я выбежала в лобби и успела догнать Джека на выходе
Дорогой, мне так жаль…
Ты не представляешь, как мне жаль. Какого черта он это сделал?
Я не знаю. Наверное, нервы.
Это не была нервозность. Он вел себя как говнюк.
Пожалуйста, прости меня.
Ты ни в чем не виновата, дорогая. Просто у твоего брата проблема. И эта проблема — я.
Он чмокнул меня в щеку.
Послушай, мне пора домой, — сказал он. — Я позвоню тебе после выходных, когда у меня пропадет желание биться головой об стену.
Он пошел в сторону Центрального парка. Я хотела броситься следом, убедить его в том, что ничего страшного не произошло… хотя в глубине души знала, что это не так. Нет ничего хуже, чем делать хорошую мину при плохой игре, притворяться, что все чудесно, что настанет завтра и все проснутся друзьями. Если бы только жизнь шла по такому сценарию. Если бы только мы сами не усложняли ее.
Я не побежала за Джеком, решив, что лучше всего поговорить с ним, когда он остынет. Вместо этого я вернулась в бар, настраиваясь на предстоящую стычку с братом.
Но когда я зашла в зал, то обнаружила, что Эрик уже отключился. Развалившись на стуле, он громко храпел, к явному неудовольствию окружающих, не говоря уже о бармене.
Этот парень с вами? — спросил бармен, когда я присела рядом с ним на корточки.
Боюсь, что да.
Ну тогда уведите его отсюда.
Мне пришлось минуту трясти Эрика, прежде чем он очнулся. И тут же вопросительно уставился на меня.
Что ты здесь делаешь? — спросил он.
Любуюсь придурком, — ответила я.
Бармен позвал кого-то из служащих отеля помочь мне вывести Эрика из «Сент-Моритца» и проводить до его квартиры в Хемп-шир-Хаусе. К счастью, Ронни оказался дома. У него округлились глаза, когда увидел Эрика в таком состоянии. Мы взяли его под руки и повели в спальню.
Кажется, я немного устал, — пробормотал Эрик, прежде чем рухнул пластом на кровать и отключился. Ронни снял с моего брата ботинки, укрыл его одеялом.
Пусть проспится, — прошептал он, жестом приглашая меня в гостиную. — Думаю, тебе не помешает выпить.
После всего, что произошло, мне об алкоголе даже думать тошно. — И я рассказала ему о спектакле, который устроил Эрик в баре отеля «Сент-Моритц».
О господи, — произнес Ронни, когда я закончила. — Он действительно умеет поставить все с ног на голову.
Я просто не могу поверить, что он мог так поступить… тем более зная, как мне важно, чтобы они подружились с Джеком.
Он ревнует.
Кого к кому?
Тебя к этому парню, конечно.
Но это безумие. Я хочу сказать, что, когда я была замужем, он не возражал против моего мужа…
Но насколько я могу судить, это лишь потому, что он не видел в нем угрозы для себя. В то время как этот новый парень…
Но чем, черт возьми, ему может угрожать Джек?
Тем, что он слишком много значит для тебя. И к тому Эрика действительно задело то, что ты так долго все скрывала.
Откуда ты знаешь?
Он сам сказал мне, вот откуда.
Я была вынуждена скрывать от него правду. Пока сама не убедилась в том, что…
Послушай, я ни в чем тебя не упрекаю. Я лишь хочу сказать, что твой брат обожает тебя. Ты бы слышала, как он говорит о тебе. Ты для него — всё. И вот теперь появляется этот парень — с которым он однажды уже встречался, не так ли?
Да. И они возненавидели друг друга с первого взгляда.
Ну вот, а ты говоришь. Вдруг этот Джек вновь возникает в твоей жизни — и все это настолько серьезно, что ты скрываешь это от брата. Месяцами. Да он просто боится потерять тебя.
Потерять меня? Это невозможно.
Ты это знаешь. И я знаю. Но ревность — не самое рациональное чувство, не так ли?
Я просидела с Ронни часов до шести, все надеясь, что Эрик проснется. Но когда стало очевидным, что он будет спать до утра, я вернулась к себе домой. Мне отчаянно хотелось услышать голос Джека, но телефон молчал. Однако в восемь утра раздался звонок в дверь.
Я спрыгнула с кровати, накинула халат и кинулась к двери. На пороге стоял Эрик. Его глаза были красными, лицо землистым. Он заметно нервничал.
Ты захочешь когда-нибудь говорить со мной? — спросил он.
Боюсь, выбор у меня невелик, не так ли?
Он вошел. Я поставила кофейник на плиту. Он сидел за кухонным столом, молчал. Я заговорила первой.
