Несмотря на шоколадную оргию прошлой ночью, Роза с энтузиазмом выкладывает из сумки вкусности, принесенные Мирьей из дома. Охая и ахая от удовольствия, она расстегивает ремень на брюках, облизывает пальцы, запивает съеденное имбирным чаем, стимулирующим пищеварение, и заканчивает трапезу горстью пралине с ликером, хрустящими на зубах и наполняющими нутро сладким алкоголем.
Мирья сидит молча. Мысли ее заняты Филиппом. За завтраком он пил молоко прямо из пакета, слопал два трехэтажных бутерброда с маслом и джемом и включил рок на полную громкость, хотя Мирья и сказала, что сосед будет жаловаться.
Мирья за завтраком ничего не съела. Рассказать ему о беременности она не отважилась. Она просто сидела и смотрела, как он чешет себя под мышками, читает спортивную газету и не обращает на нее никакого внимания.
Несколько раз она порывалась начать разговор. Хотя бы из вежливости – но не смогла придумать ничего, о чем можно было бы поговорить с ним.
Я хочу покончить с этим, думала Мирья, поднимаясь из-за стола.
Хочу порвать с ним, думала она, провожая его в прихожую.
Хочу порвать с ним, думала Мирья, когда Филипп погладил ее по щеке и пожелал удачи с походом в больницу.
– Увидимся, – сказал он на прощание.
Закрыв дверь, девушка бросилась в туалет, где ее стошнило.
– Как раз то, что мне было нужно, – говорит Роза, выбрасывая бумажки в мусорную корзину. – Я ночью глаз не сомкнула. Не хочешь конфетку?
Мирья качает головой.
– Тебе нехорошо?
– Я волнуюсь за папу.
Виктор проснулся от боли в шесть утра. Он с трудом держался, чтобы не закричать. Ему дали морфин и снотворное, и он снова заснул. Теперь часы показывали двенадцать, и Роза уже начала волноваться. Когда она была ребенком, одного из ее братьев пнул верблюд. Три дня он пролежал без сознания, а потом умер.
Она берет еще одну конфетку, нет две (что, они уже закончились?), гладит Виктора по лбу.
– Он горячий.
– Потому что здесь жарко, – отвечает Мирья, которая знает историю про брата, верблюда и кому. – Не бойся, мама.
– Чем он заслужил эти страдания? – говорит Роза. – Он такой хороший человек. В этой жизни нет смысла.
Она в отчаянии.
– Ты же говорила, что во всем, что происходит, есть смысл.
– Я?
Мирья кивает.
– Не надо слушать все те глупости, которые я говорю.
Роза обмахивается газетой, жалуясь на плохой кондиционер в больнице, что напоминает ей о сломанном вентиляторе дома.
– Как я справлюсь со всем этим одна? – вздыхает она.
– София нам поможет.
– Ты меня уже достала со своей Софией.
– Она моя подруга.
– Подруга? Она же мужчина.
– Я ее люблю.
Роза смотрит на свою дочь как на помешанную.
– Любишь???
Мирья пожимает плечами.
– Люблю. Как подругу, – говорит она с показным равнодушием.
Роза пытается переварить эту новость, но это куда сложнее, чем переварить шоколадки.
– Вот оно как, – произносит она.
– Она сделала прекрасные фотки со мной, – рассказывает Мирья. – Я пошлю их в агентства. Вот увидишь – не пройдет и года, как я буду работать в Париже.
Или менять пеленки младенцу.
Но ты же решила сделать аборт? – звучит голос у нее в голове.
Да-да, отвечает второй голос, но Филипп был таким милым сегодня утром, он все, что у меня есть.
Филипп свинья. Пошли его, говорит первый голос.
Пошлю, говорит второй голос. Но он не такой уж и плохой. Он просто не уверен в себе. Может, ребенок – это как раз то, что ему нужно, чтобы повзрослеть.
И ты готова рискнуть? – спрашивает первый голос.
Заткнись, говорит второй.
– Мирья, что с тобой?
Мирья с удивлением смотрит на маму:
– Что?
– Ты разговаривала сама с собой.
– Я?
Роза кивает. У Мирьи кружится голова. Нужно что-нибудь съесть. Или подышать свежим воздухом? Пойти на прогулку? Нет, остаться здесь. Что мне делать, мама? Куда пойти?
– Я пойду пройдусь, – сообщает она, поднимаясь.
Роза кивает и смотрит, как она исчезает за дверью:
– Иди погуляй, доченька.
Из-под куртки она достает спрятанную коробку конфет, которую ей утром передала медсестра. «От семьи Йенса с пожеланиями скорейшего выздоровления», – значится на открытке.
Йенс – один из двоюродных братьев Виктора и, видимо, единственный, кому на него не наплевать. Преисполненная благодарности, Роза поедает шоколад, решив, что диету можно пока отложить.
Инстинкт ведет Мирью в родильное отделение. Медсестра останавливает и спрашивает, кого она пришла навестить. Мирья кивает и бормочет что-то про старшую сестру. У медсестры нет времени расспрашивать. Она спешит к роженице. Все остальные тоже заняты, так что Мирья может свободно разгуливать по отделению, пока ноги не приводят ее в зал с новорожденными.
Они все такие хорошенькие, что Мирье становится страшно.
Что, если она разжиреет во время беременности и потом не сможет похудеть? Тогда о карьере фотомодели можно забыть. А что, если она умрет во время родов или сойдет с ума? И тогда Филиппу придется заботиться о ребенке. Разве он сможет? Да он его случайно уронит в ручей, или малыш ему надоест, и он оставит его умирать в лесу. Что, если она все-таки родит ребенка и возненавидит его? Что, если он родится уродцем или инвалидом? Что, если она будет плохой мамой? Не справится с работой и покончит с собой от отчаяния?
Мирья разворачивается и бежит обратно в папину палату, полная решимости все рассказать маме.
Но Роза спит. Лежит на раскладушке и храпит вовсю. Рядом с ней на полу полупустая коробка от конфет. Мирье хочется ее ударить, разбудить, но она без сил опускается на стул и спрашивает Бога, почему Он не дал ее ребенка какой-нибудь несчастной бесплодной семье?
Прошло две недели с тех пор, как Монс в последний раз видел безымянную девушку. Две недели, полные непрерывного и бесплодного ожидания.
Он пьет кофе, подумывая, не взять ли еще вафлю, но в этот момент за соседний стол плюхается толстяк и набрасывается на вафлю с вареньем и сливками и мороженое с шоколадным соусом. Это настолько отвратительно, что тошнота подкатывает к горлу.
Монс думает: как можно так себя распускать? Если бы я был на его месте, то не выходил бы из дома, пока не похудею или не умру.
Когда толстяк заказывает третью вафлю у любезной официантки – настоящей профессионалки: по ее лицу невозможно сказать, что она думает, – Монс поднимается из-за стола.
