Улад закрыл глаза, ожидая смерти. Вот, значит как погиб Сновид и все остальные! Мать Болот, будь ты проклята! В уши ворвался дружный крик: «Велга! Велга!».
Что-то сильно ударило в грудь, едва не пробив кольчугу.
И все-таки он был жив. На миг открыв глаза. Улад понял, что его куда-то волокут. Мелькнула и пропала мысль о плене. Все равно, от такого не убежишь, не скроешься. Может, Гадюка его пожалеет…
— Держись, Кей! — хриплый голос ударил в уши, и на мгновенье Улад пришел в себя. Рядом были его кметы, но уже не дюжина, а всего трое, а чуть дальше он заметил знакомые усатые лица. Бродники! Значит, они еще живы! Тогда надо сражаться, надо отбросить врага! Мелькнуло лицо Ласкини — окровавленное, с небрежно закинутым за ухо чубом, и Улад удивился, что у этих усачей еще хватает силы драться. Он пошевелил рукой, понял, что меч по-прежнему с ним, и это слегка успокоило. Но тут снова накатил страх. Бежать! Бежать! Все мысли исчезли, осталась земля, которая, казалось, начала гореть под подошвами, и враги, надвигавшиеся волна за волной. Улад еще помнил, как пытался отдать какой-то приказ, как земля внезапно ушла из-под ног, но его снова подхватили и поволокли куда-то, в темноту, в небытие.
Очнулся он от странного звука. Понадобилось время, чтобы понять — птицы! Поют птицы, а он лежит на траве, вокруг него бродники, и он все еще жив…
Наконец Упад окончательно пришел в себя и быстро вскочил. Страх исчез, сменившись растерянностью и стыдом. Где они? Что с его войском?
На поляне их было около полусотни — улебов и бродников. Почти все кметы были без оружия, многие — в крови, слышался стон, но никто не пытался помочь раненым. Улад попытался найти свой значок, но безнадежно махнул рукой. Хорошо еще. что меч с ним! А где же враги? Выходит, их не преследуют?
К нему подошел Ласкиня, держа на весу обмотанную окровавленной тряпкой руку. Лицо брод-ника было мрачным и одновременно недоумевающим. Улад хотел спросить у него о том, что случилось и что делать дальше, но бродник покачал головой и коротко бросил: «Мара!».
Слово было незнакомым, и Ласкиня, невесело усмехнувшись, пояснил. Мара — видение, призрак, встающий над раскаленной летней степью. Но чаклуны могут насылать мару на своих врагов, и тогда те теряют голову от страха. Справиться с этим трудно, даже если знать заранее и быть готовым. Ужас заставляет забыть обо всем, и тогда самый опытный воин становится беззащитным.
Улад вяло кивнул — да, так и есть. Проклятая Мать Болот наслала на них мару. Как и на тех, кто погиб в Коростене и у Белого Плеса. Выходит, так сражается Болотная Гадюка!
А Ласкиня уже рассказывал о бое. Оказывается, им все-таки удалось отбиться. Помог многолетний опыт — бродники дрались, даже когда оружие падало из рук, а ужас затмевал рассудок. Но потери были велики — огромны. Из полутора сотен их оставалось едва ли треть. Улад спросил о Сновиде, и Ласкиня подозвал одного из кметов — молодого парня, который до сих пор не мог прийти в себя от пережитого. Он сбивчиво поведал, что Сновида убили сразу, в первое же мгновенье. Похоже, мятежники догадались, кто среди атакующих старший, и лучники выстрелили в упор, как только Полтора Уха подошел к крыльцу большого дома на главной площади.
Надо было уходить. Им повезло — волотичи явно не ожидали отпора, даже такого недружного, и не стали их преследовать. Но в любой момент враги могли обойти лесом и первыми оказаться у лодей. Улад махнул рукой, и Ласкиня начал строить людей. Троих, которые не могли уже идти, уложили на длинные жерди, хотя Улад заметил, что раны слишком тяжелы — не довезут.
Вскоре они были уже на берегу, и Ласкиня тут же приказал садиться на лодьи. Но людей оставалось мало, и бродник вопросительно поглядел на Улада. Тот, еще раз осмотрев все, что осталось от войска, велел рассадить людей по количеству весел, а две лодьи, на которых гребцов не хватило, сжечь. Просмоленное дерево загорелось мгновенно, и над берегом поплыл густой черный дым.
Всю обратную дорогу Улад не проронил ни слова. На душе было горько, мучил стыд. Он подвел брата. Хуже — он подставил под удар все войско. Теперь все, и новобранцы, и те, кто уже успел повоевать, решат, что мятежники действительно непобедимы. Но что было делать? Даже если б Улад заранее знал, что им готовят, как он должен был поступить? Но ведь он знал! И о золотистом тумане, и о страхе, лишающем силы. Знал, но не верил до конца. И Велга предупреждала! В душе вновь всколыхнулась ненависть к проклятой Болотной Гадюке. Если бы не она, если бы не Золотая Баба…
Ласкиня, которому тоже было невесело, подошел к Уладу и принялся рассказывать о том. что случилось с ним однажды в степи возле самого Змеиного моря. Вначале Улад слушал невнимательно, не до того было, но потом поневоле заинтересовался. Бродник говорил о том, как он вместе с несколькими удалыми хлопцами решил поживиться золотом, которое, по слухам, было спрятано в огромном кургане. Этот курган был насыпан в незапамятные времена, еще до Воительниц и даже до Солнечных Скуда, и похоронен там был то ли царь, то ли великий чаклун. Три дня хлопцы рыли сухую, затвердевшую, словно камень, степную землю, а на четвертый нашли остатки деревянного сруба, а под ними — огромный скелет, человеческий, но невиданного роста— На голом черепе сверкал золотой венец, а рядом лежал меч, но не железный, а из неизвестного темного металла, который не тронуло время. Больше в могиле ничего не оказалось, и надо было, конечно, немедленно уходить, но обуяла жадность. Хлопцы рыли до темноты, а потом пришла ночь, и уходить стало некуда. Вокруг послышался топот невидимых коней, а затем к кургану стали подступать тени, со всех сторон, от самого горизонта. Двое парней, помоложе, не выдержали и рванули галопом прямо в степь — больше их не видели. Остальные забрались на самую вершину кургана, читая все известные им заклинания от нежити. Но тени не уходили, а потом появились волки. Как удалось досидеть до солнца, Ласкиня даже не помнил. Утром же, бросив проклятое золото, уцелевшие поспешили прочь, но еще долго слышался топот призрачных коней, провожавший их и этот день, и следующий. С тех пор Ласкиня закаялся тревожить мертвецов, пусть даже они будут усыпаны золотом.
Рассказ был невеселый, но молодой Кей был благодарен броднику. Тот явно хотел отвлечь Улада от печальных мыслей. Похоже, чубатый вожак не чувствовал особой вины ни за собой, ни за молодым командиром. Одно дело воевать с людьми, совсем другое — с нежитью.
Однако Улад не мог успокоиться. Перед глазами вставало лицо брата, и он пытался найти нужные слова, чтобы как-то объяснить, оправдаться. Но слов не было, и Улад приготовился выслушать от Сварга все, что заслужил. Но объясняться не пришлось. Первый же взгляд, брошенный на лагерь, показал — случилось нечто худшее. Между палаток бегали кметы, на самом берегу стояли носилки — много носилок, а лодсй стало меньше — не на одну, не на две. Встревоженный Улад спрыгнул прямо в холодную воду и побежал, не чувствуя промокших ног, на берег. Брат! Что с ним?
Сварга он увидел почти сразу — старший брат стоял в окружении кметов, рядом алел Кеев Стяг, небрежно прислоненный к одной из палаток, но что-то было явно не так. Через мгновенье Улад понял — брат был без шлема, а его рыжие волосы скрывала окровавленная повязка.
