— Нет проблем, — сказал я по-английски, стараясь говорить медленно и внятно.
— А этот человек? — Полицейский, к счастью, был вполне способен поддержать беседу. — Почему он кричал?
— Не знаю, — честно сказал я. — Он мой знакомый из Праги. Я увидел его и хотел поздороваться. А он испугался. Наверное, он сумасшедший.
— А как насчет вас? — неожиданно спросил полицейский. — Вы не сумасшедший?
В голосе его звучало неподдельное сочувствие. Наверное, поэтому я честно сказал:
— Не знаю. Я уже ни в чем не уверен.
— Это очень хорошо, — одобрительно сказал полицейский. — Все правильно. Вы сейчас не должны быть уверены ни в чем.
И, тяжело ступая, удалился, так и не проявив интереса ни к документам, удостоверяющим мою личность, ни к благополучно сбежавшему Грочеку. А я остался на платформе, окончательно сбитый с толку, почти ослепленный по-летнему яростным солнцем и жаждущий кофе — ну хоть одно внятное и, чего уж там, вполне осуществимое желание.
С платформы я вышел на вокзальную площадь и огляделся по сторонам в поисках киоска, где можно было бы получить карту Кракова. Киоска не нашел, но и без карты сразу понял, куда надо идти. Шпили и купола Старого города — вот же они, рукой подать, заблудиться невозможно.
У всякого города, известное дело, свой характер и собственные представления о гостеприимстве. Есть города, отличающиеся в этом смысле постоянством, — они со всеми приезжими ведут себя примерно одинаково; другие же чутко реагируют на всякого гостя и вступают с ним в очень личный диалог — далеко не всегда приятный, зато внятный и полностью соответствующий настроению текущего момента. Мне доводилось налаживать отношения с самыми разными городами, почти всегда это более-менее удавалось, и все-таки никогда прежде мне не приходилось иметь дела с городом настолько дружелюбным, как Краков.
Город мгновенно вошел в мое положение. Ага, сказал он, у нас тут мрачный, невыспавшийся, сбитый с толку гость, какие будут предложения? Ясно какие: немедленно напоить кофе, накормить и отвлечь от бесплодных размышлений, а остальное как-нибудь само уладится.
И тут же начал действовать.
Чашку отличного эспрессо и порцию свежайшего апельсинового сока я получил сразу. Совершенно не рассчитывал обнаружить мало-мальски приличное кафе в двух шагах от вокзала, однако оно определенно не было галлюцинацией. Кофеин, по крайней мере, самый настоящий — судя по его благотворному воздействию на мой организм, скорбящий, как Матерь Божья на одноименной иконе. После первого же глотка я обнаружил, что по-прежнему жив. После второго неуверенно улыбнулся. После третьего отсчитал щедрые чаевые. А после четвертого встал и пошел, явственно ощущая, что город аккуратно придерживает меня за плечи и ведет — возможно, не самым коротким, но самым приятным путем.
Старуха с лукошком, полным выпечки, продала мне горячий зажаристый крендель, перекрученный, как лента Мёбиуса. Барышня в соломенной шляпке, украшенной живыми анютиными глазками, проехала мимо на допотопном трехколесном велосипеде с тележкой, заставленной горшками цветочной рассады, поравнявшись со мной, затренькала звонком и рассмеялась — кажется, просто так, от полноты чувств. На углу стояла монашка в элегантном сером облачении, говорила по телефону, спрашивала взволнованно, очень по-девичьи: «А Он что? А Ты?» На пороге закрытого на переучет секс-шопа клевал носом старик в полосатых пижамных штанах, у его ног несла караульную службу серая болонка, облаченная в стеганый жилет из красно-зеленой шотландки. Из замызганного окна мне улыбался пыльный белокурый ангел, укутанный в ошметки рождественской мишуры. Плечистый двухметровый панк, увенчанный изумрудно-зеленым ирокезом, нес на закорках девочку, одетую как принцесса, с обильно украшенной цветными стекляшками диадемой на рыжей голове. Мужчина в деловом костюме с красным от натуги лицом тащил в охапке здоровенный телефонный аппарат — такие обычно висят в будках для общественного пользования. За ним следовала невозмутимая пожилая леди в тельняшке, с венком из искусственных цветов на седеющих кудрях. Когда мимо меня неспешно проехал белый микроавтобус с надписью «Chimera» на борту и изображениями жизнерадостных упитанных химер на кузове, я окончательно убедился, что город Краков создали специально для моего удовольствия бесконечно добродушные демиурги, не обремененные избытком дел и потому чрезвычайно внимательные к деталям. Я мысленно воздал им хвалу и свернул в первую же подворотню, увенчанную вывеской «Hotel», — как бы ни пошли мои дела, но грех не провести в таком дружелюбном городе хотя бы одну ночь. Или две. Или три.
Мне досталась великолепная комната треугольной формы, с видом на разноцветные мусорные контейнеры и несимметричные башни Мариацкого костела. К жилью прилагались вполне сносный кофе и разлитый в воздухе интернет — и то, и другое в неограниченном количестве, совершенно бесплатно.
Устроившись на подоконнике своего нового жилища с пол-литровой чашкой кофе и сигаретой, я вдруг понял, чего мне сейчас по-настоящему хочется. Выбросить из головы всю эту сюрреалистическую мутотень, достать из кармана пивную картонку, на которой записан телефонный номер, позвонить симпатичной рыжей немке Хайди, сказать: привет, у меня хорошая новость. Оказывается, на этой прекрасной земле существует вольный город Краков. Какие-то добрые люди построили его много лет назад, но, похоже, специально для нас с тобой. А поэтому бросай все дела, садись в поезд, самолет или за руль, как тебе больше нравится, и дуй сюда так быстро, как получится. С меня — оплата всех мыслимых дорожных расходов, с тебя — один-единственный умеренно безумный поступок, всего-то. Соглашайся.
Я был почти уверен, что Хайди согласится. Чувствовал, что именно чего-то в таком роде она от меня ждет с того самого момента, как я вошел в кафетерий при автозаправке. Затем, собственно, и номер телефона записала — чтобы не упустить возможность влипнуть в какую-нибудь историю, дурацкую, слегка сентиментальную, но очаровательную, как в кино про Амели. Дело за малым — найти картонку. Черт, да где же она?!
Я обыскал собственные карманы. И еще раз. И еще — тщательно, как ретивый таможенник, принимающий пассажиров с амстердамского рейса. Так вошел в образ, что даже швы зачем-то прощупал. Потом обыскал оба рюкзака — действующий и пустой, купленный в Хагене. Конечно, бормотал я, конечно, я в него все переложил, и картонку тоже, а потом не достал, точно, значит, она где-то тут, в кармане.
Однако картонки не было. Да и не перекладывал я ее ни в какой рюкзак, зачем врать себе. Сунул во внутренний карман куртки и больше не доставал. Куртка — вот она, все ценное содержимое кармана на месте: документы, кредитные карты, тщательно упакованный ключ. А картонки с номером Хайди нет, и все тут, что хочешь, то и делай, нет ее в кармане, и вообще нигде. Какой я все-таки идиот, что не отправил Хайди sms из Хагена, был бы сейчас ее номер в исходящих. И ведь собирался написать, можно сказать, страстно этого хотел, просто не придумал ничего оригинального, а потому решил подождать до завтра, дубина стоеросовая. Какое, в жопу, оригинальное, на хрена выпендриваться, «айэмокей» надо было писать, и «сенкьюверимач» заодно, этого требовала элементарная вежливость, смотреть на тебя противно, болван несчастный, тьфу.
