Он так выделил интонацией слово «граница», что мне стало ясно: речь идет о чем-то большем, чем, скажем, нейтральная полоса между Соединенным Королевством и Графством Хотта.
— Что за Граница? — спросил я.
— Просто Граница. Между «здесь» и «не здесь», если угодно. Или между «так» и «этак», между «есть» и «нет», между «сейчас» и «прежде» — как ни поверни, все будет какой-то частью правды.
Будь я сейчас в обычном состоянии, почувствовал бы себя полным болваном. И несомненно, сперва устыдился бы, а потом дал бы волю раздражению и даже гневу: что ж он, гад, надо мной смеется?!
Но, хвала Магистрам, мне наконец-то было плевать, как я выгляжу в глазах собеседника. Что меня действительно интересовало, так это Граница, о которой он толкует. Я был готов задать столько идиотских вопросов, сколько понадобится. Любой ценой добиваться объяснений, пока не пойму, о чем речь. Возможность узнать что-то новое возбудила меня куда больше, чем гибкая шея рыжей торговки книгами. И я не считал нужным подавлять эту страсть. В отличие от прочих, она казалась мне чрезвычайно полезной, потакать ей было не только приятно, но и в высшей степени разумно. Поэтому я упрямо спросил:
— Вы говорите о границе между Мирами? Или о чем-то другом? Я все-таки не понимаю.
— О чем-то другом, — согласился Хабба Хэн. — Хотя граница между Мирами — это тоже часть моей правды, высказать которую во всей полноте я не могу. Не потому, что люблю секреты, а лишь по причине скудности языка, которым мы с тобой пользуемся для общения. Даю подсказку: я и сейчас пребываю на Границе. И ты тоже, по крайней мере отчасти. Собственно, только потому и стала возможна наша встреча. Я никогда не покидаю Границу, и единственный способ встретить меня — оказаться в том же положении. Постарайся понять, на какой границе находишься ты сам, это и будет наилучшим, наиболее полным ответом на твой вопрос.
Его ответ изрядно меня озадачил. Я надолго задумался.
— Когда сэр Джуффин Халли объяснял мне, как вас найти, он говорил, я должен твердо решить, что хочу вас встретить, но при этом ничего не хотеть, — наконец сказал я. — Это и есть ваша Граница? Не место, но состояние? В данном случае — между «хочу» и «не хочу», верно?
— И это тоже, — согласился Хабба Хэн. — Причем смотри, как забавно получилось: для того чтобы решить эту немудреную, в сущности, задачку, ты был вынужден нащупать куда более труднодоступную границу — между собой и кем-то другим. И теперь ты начал понимать, что не являешься ни тем, ни иным, но чем-то третьим. Я правильно описываю твои ощущения?
— Пожалуй.
— Так вот, когда этот «третий» остается единственным персонажем, не обремененным даже тенью чужого присутствия, человек становится одним из людей Границы.
— Люди Границы? — переспросил я. — То есть вас много?
— Не сказал бы. Но разумеется, я не один. Есть и другие. Мы не нуждаемся в обществе себе подобных, но постоянно ощущаем присутствие друг друга — где-то бесконечно далеко и бесконечно давно, но в то же время — здесь, сейчас. Я совсем тебя запутал, бедный мальчик?
— Не огорчайтесь, это не ваша вина, — вежливо сказал я. — Мне известно, что некоторые вещи можно понять, только испытав на себе. Знание вообще редко дается вне личного опыта. Думаю, я вас понял — ровно настолько, насколько это вообще возможно.
— Ты правильно рассуждаешь, — согласился Хабба Хэн.
Мы помолчали. Хабба Хэн с видимым удовольствием пил заказанную мной свежую камру. А я старательно формулировал вопрос, который сейчас казался мне куда более важным, чем моя первоначальная цель. Наблюдая за собой со стороны, я заранее знал, что завтра, несомненно, сочту свое нынешнее поведение чрезвычайно забавным. Но это ничего не меняло.
Наконец я счел формулировку удобоваримой и спросил:
— Одним из вас нужно родиться или можно стать?
— Можно родиться тем, кто когда-нибудь станет одним из нас, если обстоятельства сложатся должным образом, — пожал плечами Хабба Хэн. — Но на твоем месте я бы об этом не беспокоился. Ты — часть другой тайны, столь же невыразимой и неизреченной, как моя. Не нужно быть жадным, не стоит стремиться захапать себе как можно больше диковинных судеб. Ты со своей хоть как-то совладай, вот это будет деяние, достойное героев древности! Быть тобой непросто, это видно невооруженным глазом. Но ты молодец, неплохо держишься. По крайней мере, пока. Ясно тебе?
Я неопределенно пожал плечами. Дескать, что-то ясно, что-то нет. Мы снова помолчали.
— Когда действие заклинания закончится, — неожиданно сказал Хабба Хэн, — и тебе покажется, что ты снова не справляешься с собой, просто приходи в этот трактир. Садись за столик, вспоминай, как мы с тобой тут болтали. Ты не поверишь, но такая ерунда часто работает не хуже самого могущественного заклинания. Все, что тебе необходимо, вернется само.
— С вашего позволения, этот совет я запишу. Так будет лучше.
— Конечно записывай, — кивнул он. — Поступай, как сочтешь нужным.
И я пошел за тетрадкой.
Когда я взял тетрадь и повернул обратно, никакого Хаббы Хэна за столом уже не было. Девственно чистая кружевная скатерть, без единой складки, словно за весь вечер никто ни разу не присел за этот стол.
Даже наш кувшин с камрой и кружки куда-то подевались. Зато на столе лежал маленький пакет из прозрачной бумаги. В пакете, как и следовало ожидать, обнаружились мелкие зеленые зерна; пряный запах показался мне смутно знакомым.
Нечего и говорить, что теперь, когда сам Хабба Хэн исчез, загадочные зерна с Границы казались мне чем-то вроде связующего звена, чуть ли не ключом к разгадке его невнятной, но чрезвычайно привлекательной тайны.
Некоторое время я размышлял, допустимо ли вскрывать пакет, предназначенный Джуффину. Наконец решил, что отсутствие прямого запрета в данном случае вполне можно считать своего рода разрешением. Сочетание своенравности с необходимостью беспрекословно подчиняться долгу делает ум на редкость изворотливым. К тому же пакет не был запечатан, прежний владелец просто загнул его край, чтобы зерна не рассыпались. Это укрепило меня в моих намерениях. Я аккуратно развернул бумагу, взял одно из зерен, положил в рот, раскусил и принялся тщательно пережевывать.
Ничего особенного не произошло. Втайне-то я надеялся на мгновенное озарение или на что-то в таком роде. Но пришлось обойтись без психоделических радостей. Только и счастья, что понял наконец, почему запах показался мне знакомым: загадочные зерна с Границы были очень похожи на кардамон. Возможно, впрочем, это и был самый обыкновенный кардамон — здесь, в Ехо, эта пряность в диковинку, вернее, она тут вовсе не растет. И, кажется, ни на одном из континентов этого Мира. А то непременно завезли бы — если уж даже арварохскими цацками Сумеречный рынок чуть ли не до отказа забит…
Убедившись, что откровений не будет, я спрятал пакет с зернами в карман, присел за стол и неторопливо, тщательно подбирая слова, записал в тетрадь последний совет Хаббы Хэна. А на следующей странице зафиксировал важное наблюдение над собой:
