— Я бы предпочел ночевать в отдельном помещении, — возразил Лонли-Локли. — Я заметил, что у вас во дворе хватает пристроек. Прикажите найти для нас что-нибудь поприличнее и прибрать там как следует…
— Я немедленно займусь этим, господин, — пообещал дворецкий и поспешно вышел за дверь.
— А к столу нас так и не пригласят? — ехидно спросил я Шурфа.
— Возможно, и не пригласят, — он пожал плечами. — Но мы не станем дожидаться приглашения. Добро пожаловать в мой новый дом, сэр Макс! — объявил он, сохраняя полную серьезность.
После этого эпохального заявления он решительно шагнул к столу и уселся на грубо сколоченный табурет. В результате этого стратегического маневра осталось только одно свободное место: между Лонли-Локли и орангутангом Пурехом. Признаться, я бы предпочел любого другого соседа по застолью. Я бы даже на коленки к старой ведьме сейчас с радостью взгромоздился, но мне показалось, что такой поступок не будет способствовать созданию непринужденной дружеской атмосферы. Ничего не оставалось, как усесться рядом с этим жутким господином — не стоять же столбом на пороге!
— Будешь пить… как тебя там? — неприветливо спросил меня Пурех, сунув мне под нос полупустую бутылку.
Сей сосуд источал совершенно неописуемые миазмы, совершенно не похожие на запах алкоголя. Так могло пахнуть разве что какое-нибудь патентованное средство от насекомых, хотя до сих пор я был уверен, что алхимики этого прекрасного Мира пока не додумались до столь гениального изобретения. Да и без надобности оно тут: местные насекомые отличаются малой численностью и неназойливым нравом.
— Я бы тебе не советовал, — доброжелательно шепнул мне маленький симпатичный дедушка Тухта. — Пурех вечно таскает всякую отраву из моей мастерской. Ему ничего не делается, но непривычный человек и скопытиться может, ты уж прости мне столь грубый оборот!
— Ну что вы, разве это грубость! — усмехнулся я. — А за совет спасибо. Впрочем, я и сам не отважился бы, пожалуй. Этот запах…
— Ишь ты, еще и харю от дармового угощения воротит, паскуда! — злобно буркнул Пурех и тут же сам приложился к своей бутылке.
Признаться, я порядком растерялся. За последние годы я успел привыкнуть и к смертельным опасностям, и к собственному невесть откуда взявшемуся могуществу, и к великому множеству других вещей. Но вот от чего я успел основательно отвыкнуть, так это от элементарного бытового хамства! Единственный хам, имевшийся в моем распоряжении, генерал полиции Бубута Бох, давным-давно был укрощен и приручен, так что теперь его темпераментные монологи, посвященные почти исключительно фекальной тематике, казались мне маленькими ежедневными шоу, придававшими нашим трудовым будням особую, ни с чем не сравнимую прелесть.
И вот теперь я молча смотрел на Пуреха и пытался сообразить: а что, собственно говоря, полагается делать в таких случаях? Ответить ему грубостью? Но это могло только усугубить проблему, спровоцировать сие дивное создание природы на продолжение диалога, который казался мне бесперспективным.
Если честно, в течение всего одной, но чертовски долгой секунды мне очень хотелось его убить или хотя бы «перевоспитать» с помощью своего Смертного шара. Но я был вынужден с сожалением признать, что за такие пустяки живого человека Смертным шаром метелить, увы, не положено. Поэтому пришлось просто сделать вид, будто ничего не случилось и вообще никакого господина Пуреха в природе не существует.
Как ни странно, это оказалось самым верным решением. Хамы немного похожи на наваждения: если не уделять им внимания, они быстро тускнеют, а иногда даже исчезают — по крайней мере, из твоей жизни…
Пурех, конечно, никуда не исчез, но действительно увял и общаться больше не порывался.
Аппетита у меня, честно говоря, не было. Зато Лонли-Локли с интересом перепробовал все блюда, а потом завел со своими родственниками скучную беседу о доходах, которые приносит поместье, и расходах на его содержание.
Если верить отчету господина Маркуло, выходило, что содержание фамильного замка Кутыков и прилегающих к нему земель — самое разорительное дело на свете. Оставалось только недоумевать, почему эти несчастные люди, истратившие на поддержание своего убыточного хозяйства последние гроши, не бросились на шею потенциальному избавителю от этого бремени…
Пока сэр Шурф разговаривал о делах, я развлекался, наблюдая за присутствующими. Создавалось впечатление, что я присутствую на хорошо поставленном спектакле в каком-нибудь экспериментальном театре, где зрители получают возможность полностью погрузиться в происходящее. Колоритная внешность наших новых знакомых, их странные манеры, непривычная смесь деревенской грубости и старомодной церемонности, ничем не прикрытая настороженная враждебность — все это не было похоже на настоящую жизнь, раскрашенную, как мне до сих пор представлялось, в полутона, а не расчерченную на яркие полосы основных цветов спектра.
Разглядывая персонажей этого домашнего спектакля, я довольно быстро решил для себя, кто есть кто.
Номинальным главой семьи был, разумеется, «опереточный злодей» Маркуло. Во всяком случае, он старался казаться лидером. Его жена Мичи, судя по всему, большого веса в семье не имела. К ее щебету никто особо не прислушивался, хотя голос у дамочки был что надо: звонкий и пронзительный, как вопль телефона в ночи. А вот колдунья Ули, похоже, и была настоящим «серым кардиналом» — то ли при своем братце, то ли сама по себе, тут я пока не разобрался.
На старуху никто не обращал внимания, ей просто позволяли говорить и делать все (или почти все), что она хочет, как ребенку.
К дедушке Тухте отношение здесь было вполне уважительное, но прохладное. Он словно был окружен прозрачной, но непроницаемой стеной молчания. Сидел на своем табурете, разглядывал нас с Шурфом и неторопливо отщипывал крошечные кусочки булки — можно сказать, клевал, как птичка.
Мрачный урод Пурех и босоногие «кузены» — хмурый дурачок и мечтательный «поэт», судя по всему, никакого веса в этом семействе не имели. Маркуло постоянно делал им замечания: и пьют они, дескать, слишком много (что касается небритого Пуреха, это была святая правда!), и чавкают, и локти на стол положили, да и рожи у них неумытые… Впрочем, на слова Маркуло ребята не реагировали: то ли уже давно привыкли к его брюзжанию, то ли вообще не слушали.
Когда затянувшийся семейный ужин все-таки подошел к концу (своеобразным сигналом отбоя послужило шумное падение под стол перебравшего Пуреха), я вздохнул с облегчением. Честно говоря, я уже давно не проводил время столь скверно. Убийственный аргумент сэра Шурфа: «Между прочим, большинство людей живут так изо дня в день!» — не произвел на меня никакого впечатления.
К счастью, в гостиной снова появился господин Тыындук Рэрэ и с вежливым поклоном предложил нам проследовать в свои «покои» — именно так он и выразился, черт побери!
«Покои» оказались двухэтажным каменным домиком в дальнем конце двора. На первом этаже была одна просторная комната с большим обеденным столом и простыми деревянными лавками, на втором — две маленькие спальни, вопреки моим ожиданиям, чистые и вполне уютные.
