Я уже не раз бывал в этом кабинете и успел изучить немногочисленные, но неизменные привычки хозяина. Например, я отлично знаю, что Шурфу будет приятно, если я несколько минут постою перед одним из стеллажей с книгами, восхищенно качая головой и как бы не решаясь попросить его дать мне почитать одно из этих сокровищ. Просить, собственно говоря, не полагается ни в коем случае, поскольку, с одной стороны, сэр Шурф ни за какие коврижки не согласился бы расстаться с книгой из своей библиотеки, но, с другой стороны, ради такого близкого друга, как я, он готов почти на все. Такая дилемма вполне могла бы свести парня с ума. Боюсь, тут даже его хваленая дыхательная гимнастика не очень-то помогла бы!
Экспериментировать в этой области мне пока что-то не хочется, поэтому я исполнил непродолжительный ритуальный танец перед стеллажом, восхищенно покачал головой и промычал что-то невразумительное, старательно изображая завистливый блеск в глазах.
Наконец решил, что хорошего понемножку, прекратил топтаться, развернулся и направился к окну, чтобы устроиться поудобнее и наконец-то узнать, что стряслось.
— Какой ты все-таки неуклюжий, Макс, — почти сердито проворчал Шурф. Подошел к стеллажу, возле которого я только что стоял, наклонился, поднял с земли что-то невидимое и бережно поместил это самое невидимое на одну из полок.
— Что я успел натворить? — изумился я.
— Ты слишком быстро развернулся и уронил на пол мою пылинку, — невозмутимо пояснил он. — Хочешь сказать, ты ее не заметил?
— Пылинку?!
Честно говоря, я начал беспокоиться: а вдруг сейчас окажется, что в светлой голове сэра Лонли-Локли перегорел какой-нибудь полезный полупроводник и ему требуется не дружеская беседа со мной, а несколько дюжин спокойных дней в Приюте Безумных? Только этого не хватало!
— Я не устаю удивляться твоей невнимательности, — строго сказал Шурф. — Вообще-то, при твоем могуществе следует придавать немного больше значения всему, что происходит в окружающем мире! Неужели ты не заметил, что на этой полке была пылинка? Между прочим, она не так уж мала!
— Я сейчас буду или плакать, или смеяться, — честно предупредил я. — Вот только решу, что уместнее в данной ситуации… Что за пылинка, Шурф? Ты же не выносишь пыли!
— Правильно, не выношу, — кивнул он. — Если бы ты был немного наблюдательнее, ты бы заметил, что в моем кабинете нет ни единой пылинки, кроме той, что ты столь неосмотрительно стряхнул с полки… — Он наконец понял, что я уже почти готов испугаться, и снисходительно пояснил: — Я всегда сам убираю в этом кабинете, поскольку было бы несправедливо заставлять других людей страдать из-за моей любви к чистоте. И, как ты сам понимаешь, после моей уборки в этом помещении не остается ни пылинки — кроме одной-единственной. Это очень хитрая пылинка, Макс. Однажды я заметил, что она прячется от меня во время уборки — как разумное живое существо. А когда уборка заканчивается, эта пылинка снова появляется на виду. Она, знаешь ли, весьма общительна и довольно бесстрашна…
— «Общительна»? «Бесстрашна»? Пылинка?! — Я уже ничего не понимал.
— Можешь себе представить, — подтвердил Шурф. — После того как я это понял, я проникся к ней уважением и взял эту пылинку под свою защиту. Теперь она имеет право покоиться на любой из моих полок — какая ей понравится. Взамен пылинка обещала мне не находиться на полу, ковре, стенах и подоконниках, поскольку я объяснил ей, что в этой ситуации она утратит индивидуальность и станет похожа на обыкновенную бытовую грязь. Надеюсь, теперь ты понял, почему я был несколько выбит из колеи, когда ты уронил ее на пол?
— Теперь понял, — сдержанно согласился я.
Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы уже хохотал как сумасшедший. Но ради сэра Шурфа Лонли-Локли я готов держать себя в руках сколько понадобится — хоть до следующего года, который, впрочем, не за горами.
— Ладно, — сказал я, усаживаясь по-турецки на ковер. — Надеюсь, твоя маленькая приятельница не станет обижаться на неуклюжего дядю Макса. Передай ей мои искренние сожаления по поводу этого инцидента. А теперь рассказывай: что все-таки у тебя стряслось?
— Я уже один раз поправил тебя: не «стряслось», а просто случилось, — педантично заметил Шурф, усаживаясь рядом. — Действительно ничего из ряда вон выходящего. Просто я получил наследство.
— Ты мне вот что скажи: тебя поздравлять или соболезновать? — спросил я. — Вообще-то, наследство — неплохая штука. Но обычно его получают одновременно с известием о смерти хорошего человека, так что…
— Меня не следует поздравлять и уж тем более соболезновать, — равнодушно сказал Шурф. — Наследство, насколько я уяснил, пустяковое: старая ферма в горах графства Хотта и несколько сундуков с добром, которое могло бы осчастливить разве что владельца соседней фермы… А получил я его от человека, которого ни разу в жизни в глаза не видел, так что принимать соболезнования было бы несколько неуместно. Если они кому-то и нужны, так это Хельне, поскольку умер ее двоюродный дед, Хурумха Кутык… Впрочем, насколько я знаю, она никогда не была особо дружна с его семьей.
— Но почему он завещал тебе свое имущество?
— Не знаю. Тем не менее всякий покойник имеет право на уважительное отношение к его последней воле. Особенно если он не поленился стать призраком, чтобы лично высказать свои пожелания.
— Стоп! — решительно сказал я. — Поскольку я ничего не понимаю… Сэр Шурф, а можно все по порядку? Не такая уж у меня гениальная голова, скорее наоборот…
— Да, к сожалению, — спокойно согласился он. — Впрочем, мне и самому больше нравится излагать все по порядку. Начать, пожалуй, следует с того, что моя жена родом из графства Хотта. Впрочем, ее родители переехали в Соединенное Королевство, когда она была еще маленькой девочкой. Сначала они поселились в графстве Вук, потом переехали в Ландаланд, а Хельна оказалась в Ехо, когда поступила в Университет, да так здесь и застряла.
— Не знал, что она у тебя — университетская девочка, — уважительно сказал я.
— Разве? Странно… Вообще-то, такие вещи заметны с первого взгляда, — пожал плечами Шурф. — Впрочем, она училась там в самом начале Эпохи Кодекса, а потом дюжины две лет работала в «Королевском голосе» у сэра Рогро, пока не решила, что сидеть в моей гостиной и писать стихи гораздо приятнее, чем каждое утро ходить на службу в редакцию…
— Так леди Хельна еще и стихи пишет? — изумился я.
— Да, и неплохие, — меланхолично ответил мой друг. Мне показалось, что стихи леди Хельны были не совсем в его вкусе и только врожденное чувство объективности вынуждало его отдавать ей должное.
— А она никогда мне об этом не говорила, — огорчился я.
— Вы еще не настолько близкие друзья, — объяснил Шурф. — Если бы Хельна хотела иметь побольше слушателей, она бы просто ходила в «Трехрогую луну». И, думается мне, очень быстро стала бы весьма популярной личностью в этой среде. Но таинственность и молчание пока кажутся ей более привлекательными, чем популярность… Впрочем, если ты будешь время от времени навещать ее на протяжении лет тридцати-сорока, она непременно посвятит тебя в свой маленький секрет.
