— Ну, «вытрясла» кое-что — так, сущие пустяки! Он, знаешь ли, упорно утверждал что просто спит и видит нас во сне. — Неохотно сообщила Афина. — Потом заявил, что сейчас исчезнет, потому что его, дескать кто-то будит.
Вышел в коридор и действительно тут же исчез — я поспешила за ним, но его уже нигде не было. И его следов тоже не было. Вообще-то, все существа оставляют за собой следы, но он — нет. Так что можно считать, что он нам примерещился, и спокойно жить дальше. У нас с тобой была очень полезная и своевременная галлюцинация, Игг. Это все.
— Так уж и «все»! — Недоверчиво усмехнулся я.
— Все. — Твердо сказала она. — Знаешь, я собираюсь пойти к себе и немного поспать.
Эти последние дни меня совершенно вымотали. Можно подумать, что я не дочь Зевса, а пожилая домохозяйка с дюжиной детишек на руках…
— Ну уж, выдумала, дуреха! — Улыбнулся я. — Ты юная, прекрасная и бессмертная. Я уже не говорю о дюжине детишек — откуда бы им у тебя взяться?!
— Да уж, действительно… Я так устала, что даже не буду с тобой ссориться. — Вздохнула Афина. — Но больше не надо этих дурацких комплиментов, ладно?
— Ладно. — Великодушно согласился я. — Могу исправиться прямо сейчас — вот, слушай: ты — дряхлая морщинистая старуха, и твоя дряблая грудь болтается на ветру, достигая узловатых колен, а жидкие пряди седых волос не могут прикрыть этот срам… Так лучше?
Афина изумленно уставилась на меня, криво улыбнулась и покачала головой.
— Ну ты разошелся, груз виселицы! — Впрочем, она не выглядела слишком недовольной. Я не стал на нее сердиться за то, что она снова вспомнила это недостойное прозвище.
— Это еще что! Вот когда я по-настоящему разойдусь, никому мало не покажется! — Весело пообещал я. — Тебе еще предстоит не раз удивиться, Паллада!
— Я люблю удивляться. — Неожиданно улыбнулась она. — Так что ты уж расстарайся, Отец битв!
— Вот такое обращение мне по душе. — Одобрительно заметил я.
Весь день я снова мотался между амбами, оседлав верного Слейпнира — на мой непритязательный вкус, он куда надежнее, чем аэропланы! — и творил чудеса. На сей раз это были чудеса дипломатии: я встречался с Олимпийцами, ораторствовал, уговаривал, доказывал, льстил, искушал и даже угрожал.
Разумеется, я добился своего: еще бы я с ними не справился! Я отправил шестерых валькирий за Аидом, и мои девочки вернулись в срок, поскольку расстояние не имеет для них никакого значения. По дороге они потрудились омыть лицо Гадеса в водах океана — не думаю, что это привело его в чувство, но по крайней мере, его вид не слишком оскорблял мой взор.
Одним словом, на закате мы наконец-то собрались все вместе на пустующей амбе погибшей Геры. Я выбрал это место для встречи, поскольку здесь всем хватало места, к тому же теперь эта гора была общей территорией: имущество мертвого принадлежит всем живым понемножку… Впервые я увидел всех Олимпийцев одновременно — впрочем, не всех: троих уже навсегда вычеркнули из списка бессмертных умелые руки таинственных убийц, а безумная Персефона, покинувшая Аид вместе с мертвецами, так и не объявилась у нас — впрочем, насколько мне было известно, она вообще нигде не объявилась, а ее следы обрывались в мокром песке на берегу Леты…
Мои союзники представляли собой весьма причудливое зрелище: ни один из них не явился на совет при своем собственном лице. Афина снова превратилась в загорелого Марлона Брандо и теперь снисходительно косилась на своих сородичей: они выглядели не столь внушительно, особенно Арес, которому внезапно взбрело в голову напялить на себя тело белокурой девы. Возможно, ему просто надоело спорить с Аполлоном, кому из них достанется вожделенный облик Элвиса, но я заподозрил, что Арес придумал способ подшутить над моими воинственными планами. Если уж бог войны является на военный совет в облике какой-то кудрявой девки, едва прикрыв ее прелести полупрозрачным белым тряпьем, кто станет с должной серьезностью относиться к происходящему?! Я открыл было рот, чтобы приказать ему принять пристойный вид, но потом (уже в который раз) напомнил себе, что сейчас не время для ссор — а с этого дурня Ареса сталось бы затеять долгую свару, ему только повод дай!
Зевс прибыл последним, хмурил кустистые брови, старательно делая вид, что попал сюда совершенно случайно. Поначалу Зевс и слышать не хотел ни о каких собраниях: дескать, если бы он считал, что Олимпийцам нужно собраться вместе, он бы призвал всех к себе, и дело с концом! Он бы и не пришел, если бы не мое заклинание, позволяющее убедить самого несговорчивого собеседника. Когда я был молод, это заклинание действовало только на людей и гномов — впрочем, некоторые турсы впадали от него в оцепенение и умолкали навсегда, а тролли начинали плакать, как голодные дети — но и Ванов, и моих родичей оно могло только насмешить. А вот Зевса я околдовал так быстро, что он ничего не успел заподозрить. Я испытал нечто вроде разочарования: я никогда не сомневался, что смогу его одолеть, но никак не ожидал, что это случится так быстро!
Все напряженно молчали, выжидающе уставившись на меня. Судя по всему, мне до сих пор не слишком-то доверяли. Ничего удивительного: я был для них чужаком — вроде бы, дружественным, но слишком могущественным, чтобы сойти за своего!
Правда, я стал личным гостем Афины — а насколько я успел разобраться в сложных взаимоотношениях своих новых приятелей, Афина была единственной, от кого никогда не требовали объяснений: считается, что она всегда права, что бы не учудила, так что уместность моей персоны на ее амбе не вызывала ни жарких дискуссий, ни даже сплетен: «если уж Палладе кажется, что так надо…» Все это хорошо, но я не был одним из них. До сегодняшнего дня такое отношение не вызывало у меня никаких возражений, я и сам заботился о том, чтобы держаться на должном расстоянии: положение чужака развязывает руки, поскольку ни к чему не обязывает. Но сегодня вечером мне требовалось их доверие: я твердо решил развязать войну, не дожидаясь Дня Судьбы, и теперь мне предстояло убедить Олимпийцев, что эта война нужна не только мне одному.
Для начала я завел речь о таинственных убийцах и моей руне, которая наконец-то их остановила. Поначалу Олимпийцы довольно холодно отнеслись к моему сообщению о том, что эта опасность миновала — они попросту не могли в это поверить. Я не стал на них гневаться: когда дела идут все хуже и хуже, хорошие новости раздражают, как нелепые пожелания долголетия у одра смертника. Так что они предпочитали считать спокойствие минувшей ночи счастливой случайностью и гадать, кто следующий: иногда обреченный боится надежды, которая может причинить боль тому, кто от нее отвык, часто — напрасную… Но Афина подробно рассказала своим родичам о том, как пронзительно визжала маленькая темнолицая девка с веретенами, напоровшись на мою руну на пороге дома. Упомянула она и незнакомца, который явился невесть откуда, чтобы сообщить нам имена наших убийц и снова исчезнуть.
Олимпийцы удивленно переглянулись и тут же принялись судачить: кто бы это мог быть?
— Выходит, теперь ты уверена, что руны Одина надежно защищают нас от убийц? — Хмуро спросил Зевс. — Хотелось бы верить… — Он пристально посмотрел на меня и настороженно спросил:
