Джинн зажал в пригоршне штепсель, маленький экран стал немного светлее. Я не мигая уставился на него, с замирающим сердцем ожидая продолжения. Я очень старался дышать глубоко и спокойно, но это не слишком-то помогало: я нервничал куда сильнее, чем требовали обстоятельства! А потом я увидел совершенно невероятный пейзаж Эфиопии, их знаменитые столовые горы — в свое время в мои руки попали «Эфиопские хроники», один из самых причудливых памятников литературы позднего средневековья, я так и не одолел ее до конца, но моих скудных знаний вполне хватило, чтобы вспомнить, что эти причудливые горы с плоскими вершинами называются «амбы». Там тоже была ночь — ничего удивительного: по моим смутным расчетам эти самые амбы находились не так уж далеко отсюда! Я порылся в скудных познаниях по географии, которые обнаружились в моей дырявой памяти и удивленно заметил:
— Но мне кажется, что Эфиопия находится где-то на юге отсюда. Я ничего не перепутал?
— Все правильно. — Согласился Джинн.
— А мы идем на север. И повернуть назад мне вряд ли удастся, даже если очень захочется: что-то тянет меня на этот проклятый север, как магнит, я даже храм этого чертова Сетха не смог объехать — да ты и сам все знаешь!
Получается, что наши противники остались у нас за спиной, и расстояние с каждым днем увеличивается… И как же, интересно, мы будем с ними сражаться? Идиотизм какой-то! Хотел бы я знать, какого маразматика назначили менеджером этого проекта?!
— Какая тебе разница? — Джинн пожал плечами. Моя заковыристая терминология его ничуть не смутила, по крайней мере, он не стал интересоваться: ни кто такой «маразматик», ни даже что такое «менеджер проекта». — В назначенный день мы все соберемся в одном месте, Владыка, а все остальное не имеет значения… И потом, кроме этого лагеря у наших противников есть и другие. Все они находятся гораздо севернее, где-то за морем. Как раз там, куда мы направляемся. Хочешь увидеть тех, кто ждет тебя там?
— Мне в общем-то, все равно… Хотя, с ними можно подождать, если уж они где-то за морем. Начинать все-таки следует с ближайших соседей, заодно узнаем, не собираются ли они свалиться нам на голову, не дожидаясь этого самого «назначенного дня». Не люблю сюрпризы!
— Мудрое решение. — Одобрил он. — А кого из них ты хочешь увидеть? Видишь ли, их там довольно много, и каждый сидит на вершине своей горы.
— Хорошо устроились! — Фыркнул я. — Могу им только позавидовать: у нас тут настоящее общежитие, да еще и для всего человечества сразу… Что ж, думаю, для начала было бы неплохо увидеть самого могущественного из них.
Чтобы сразу понять, насколько все круто!
— Самого могущественного? — Задумчиво переспросил Джинн. — Ладно, попробуем.
Экран замелькал, потом на нем появилась другая картинка. Судя по всему, на этот раз мне показывали вершину одной из столовых гор: ровная площадка, на которой возвышалось небольшое древнее сооружение, наверное, один из знаменитых эфиопских храмов, вырубленных в неподатливом теле горы, этакая голубая мечта археолога. Впрочем, я мог и ошибиться: старушка луна — не самый надежный осветительный прибор во Вселенной! Возле этого сооружения стоял какой-то дядя. На мой неприхотливый вкус, он выглядел более чем внушительно, настоящий герой древних легенд: высокий, широкоплечий, в широкополой шляпе и развевающемся на ветру белоснежном плаще совершенно неописуемых размеров. Потом он повернулся ко мне лицом — словно почувствовал, что за ним наблюдают — и я увидел, что у этого грозного дяди наличествовала роскошная седая борода и всего один глаз — по крайней мере, второй был прикрыт черной пиратской повязкой.
— Ой! — Тихо сказал я. — Кажется, я знаю, кто это! Да нет, какого черта, это точно он!
Одноглазый, в шляпе… Все сходится! Один, собственной персоной. Он же Вотан, Игг, Видур, и так далее — всего тысяча имен, если верить умным книжкам. Что он здесь делает, хотел бы я знать?! Это же не его улица! Его владения далеко отсюда, на севере… Ох, меньше всего на свете мне хотелось бы с ним сражаться, дружище! Во-первых, он делает это гораздо лучше — если уж безумцы викинги считали его своим богом войны! — а во-вторых… Он мне всегда ужасно нравился, если честно!
— Нравился, или нет… Это не имеет значения, Владыка. Только глупцы сражаются с теми, кого ненавидят.
— А с кем, в таком случае, сражаются мудрецы? — С невеселой усмешкой поинтересовался я.
— Мудрецы вообще ни с кем не сражаются — разве что с собственной глупостью. — Невозмутимо отозвался Джинн. — Это тоже не твой случай, Владыка. Ты — не глупец и не мудрец, а только рука судьбы. Поэтому ты будешь сражаться с кем прийдется — только и всего.
— Ну-ну! — Растерянно буркнул я. И снова уставился на экран телевизора: кажется, там происходило что-то интересное.
«Интересное» — это еще слабо сказано! Одноглазый извлек из-под плаща здоровенный меч — думаю, мне самому эта чудовищная железяка могла бы пригодиться разве что в качестве хорошей штанги, да и то не сейчас, а только после нескольких лет упорных занятий атлетизмом. Было слишком темно, и я не сразу разглядел, что именно он проделывает со своим оружием. Потом понял, и меня слегка передернуло: он аккуратно вспорол свою левую руку, отвел ее в сторону, чтобы кровь не замарала белоснежную одежду, и принялся увлеченно рисовать что-то над низким входом в древний храм указательным пальцем правой руки, время от времени погружая его в рану, как перо в чернильницу. Результат его усилий напоминал зеркальное отражение буквы Z, только углы этого зигзага были острыми.
* * *
Покончив с рисованием, одноглазый заговорил — не слишком громко, отрывисто, с неподражаемой уверенностью в своих силах, словно отдавал приказ старому, надежному слуге. Его речь показалась мне незнакомой — и это после всех заверений Джинна, что знание иностранных языков больше не имеет никакого значения! Впрочем, возможно, Один просто произносил какое-то неизвестное мне заклинание…
— Что он делает? — Нетерпеливо спросил я — не то Джинна, не то равнодушное звездное небо над собственной головой. Но они молчали.
— Что ты делаешь? — Сначала этот голос показался мне запаздывающим искаженным эхом моего собственного, потом я понял, что он доносится из телевизора и принадлежит широкоплечему мужчине в джинсах и кожаной летной куртке, который только что вышел откуда-то из темноты и оказался в зоне моей видимости. В его лице было что-то смутно знакомое. Приглядевшись, я чуть не стал обладателем здоровенного синяка на груди: с такой страшной силой бухнулась вниз моя нижняя челюсть. Это был актер Марлон Брандо собственной персоной, но не обрюзгший старик, каким он стал в конце своей биографии, а худой и здорово помолодевший — сейчас он выглядел, как в свои лучшие времена.
— Хотел бы я знать, что он-то здесь забыл?! — Ошеломленно спросил я.
Джинн снова промолчал, но удивленно покосился на меня: кажется, он не ожидал, что среди наших будущих противников у меня обнаружится знакомый.
Впрочем, Марлон Брандо и не был моим знакомым — не в большей мере, чем для миллионов других любителей кино… Пока я удивлялся, этот красавчик энергично наседал на одноглазого.
