— «Соскреб сало с сердца»?! Хорошо сказано! — Восхитилась Доротея.
Анатоль понимающе покивал. Мы немного полюбовались на оранжевое пламя, медленно разгорающееся в темноте — неутомимый Джинн уже взялся за дело — и поехали дальше.
Наше войско следовало за нами, скорее вдохновленное, чем напуганное, преисполненное восхищения перед моим могуществом — ну да, им-то я не удосужился объяснить, что не являюсь ни богом, ни дьяволом! — молчаливое, бесстрашное, равнодушное к смерти: я затылком чувствовал их настроение, и оно немного пугало меня самого…
Часа через два я решил, что теперь вполне можно остановиться. Я был не слишком уверен, что моей армии действительно требуется какой-то там отдых, вполне могло оказаться, что эти ребята способны идти за мной не останавливаясь и даже не требуя воды и пищи. Но я никак не мог отделаться от мысли, что там, позади, идут нормальные живые люди, пусть даже восставшие из мертвых — какая, к черту, разница?! — и среди них наверняка попадаются такие же симпатичные ребята, как мои «генералы», просто у меня не было времени познакомиться с ними поближе… Во всяком случае, мне было приятно думать, что они, как и я, любят спокойно посидеть у костра рядом с новыми — а возможно, и старыми — приятелями, болтая о какой-нибудь милой чепухе за чашкой чая, или чего-нибудь покрепче… Наверное, из меня получился самый наивный предводитель «темных сил» всех времен: мир катился в тартарары, а я прилагал все усилия, чтобы путь армии воскресших мертвецов к месту последней битвы хоть немного смахивал на затянувшуюся поездку за город с непременным пикником и продолжительным бестолковым трепом обо всем на свете…
Я удобно устроился на мягком ковре в нескольких шагах от костра.
Заботливый Джинн протянул мне чашечку с кофе. Я обрадовался, вдохнул его густой аромат и с удивлением отодвинул чашку.
— Странно, мне больше не нравится этот запах. Что происходит с моими милыми маленькими дурными привычками? И что, интересно, я без них буду делать?!
Ряд экспериментов показал, что запахи вкусной еды и табачного дыма тоже не вызывают у меня никакого энтузиазма, скорее наоборот. Да и не хотелось мне ни есть, ни курить, ни даже спать. Вообще-то очень удобно, но я начал нервничать: мой разум во весь голос орал, что со мной «не все в порядке».
Тоже мне новость, конечно…
— Кажется, я все-таки превращаюсь в ангела. Какой ужас! — Тихо пожаловался я Джинну.
— Ты ни в кого не превращаешься. Просто ты возвращаешься к себе, Владыка.
— Спокойно сказал он. — Когда-то ты прекрасно обходился без сна и еды — я уже не говорю обо всем остальном! — просто потому, что не знал, что существуют такие вещи как сон и еда… или тебе не было до них дела.
— Хочешь открою тебе тайну, дружище? — Невесело усмехнулся я. — Мне страшно.
— Это пройдет. — Пообещал он. — Когда-то ты вполне обходился и без страха…
— Мне все время кажется, что этот могущественный тип, которого ты называешь «владыкой», только и ждет удачного момента, чтобы сожрать меня с потрохами и остаться на хозяйстве. — Пожаловался я.
— Не выдумывай, ладно? — Покровительственно улыбнулся он. — Никто тебя не «сожрет», даже если очень попросишь… Ты весьма забавно это себе представляешь! Послушать тебя, так выходит, что есть ты сам, и есть кто-то еще — могущественный чужак, претендующий на то, чтобы занять твое тело. Но ты — это только ты, Владыка, и изменить сей факт невозможно. — Отточенным движением старого фокусника Джинн извлек из воздуха колоду карт и помахал ею перед моим носом. — Эту колоду карт можно перетасовать так, что сойдется самый сложный пасьянс, а можно — так, что не сойдется даже самый простой.
Но колода-то всегда одна и та же: четыре масти и пятьдесят две карты. Если что и изменится так это их порядок. Можешь считать, что ты — такая же колода карт, и как раз сейчас тебя тасует очень хороший шулер, вот и все.
— Хочешь сказать, что скоро сойдется даже самый сложный пасьянс? — Слабо улыбнулся я. — Ты здорово все объяснил, но мне все равно страшно…
Наверное ты прав, дружище, и это пройдет, но какое мне дело до этого светлого будущего, если здесь и сейчас — невыносимо!
— Знаешь, я слышал, что люди, которые очень долго просидели в темнице, нередко боятся выходить на свободу. У тебя тот самый случай, Владыка. — Сочувственно сказал Джинн. — Что они с тобой сделали?!
— Кто — они? — Насторожился я.
— Твои тюремщики, или товарищи по заключению — называй, как хочешь.
Просто люди, среди которых ты слишком долго жил. Которые сами слишком долго жили друг возле друга. В отличие от них, тебе очень повезло, Владыка: хочешь ты, или нет, а тебе прийдется покинуть свою темницу. Так уж все сложилось.
— И что является «темницей» в моем случае? — Нахмурился я.
— Вот это. — Прохладный палец Джинна осторожно прикоснулся к моему лбу.
— Знал бы ты, в каком количестве душеспасительных книжек описаны подобные сцены! — Нервно рассмеялся я. — А сейчас ты скажешь, что «дао, выраженное словами, не есть настоящее дао» и шарахнешь меня по голове чем-нибудь тяжелым. После этого сатори я непременно просветлею, и все будет хорошо!
— С чего это я должен бить тебя по голове, Владыка? — Изумленно спросил Джинн. — Неужели тебе это нравится?
— Нет. — Честно признался я. — Просто выпендриваюсь помаленьку, не обращай внимания. Уверен, что эта шутка могла бы понравиться Анатолю, но он уже дрыхнет, как и все остальные… Знаешь, наверное мне просто требуется найти себе какое-нибудь путное занятие, чтобы не слишком отвлекаться на все эти глупые страхи. Может быть, посмотрим твой волшебный телевизор? Узнаем, что новенького…
— Не думаю, что пейзажи опустевших городов поднимут твое настроение. — Нерешительно сказал Джинн. — Насколько я успел тебя изучить, ты не слишком любишь людей, но тебе становится спокойнее, когда ты видишь, что они находятся там, где им полагается: сидят в своих домах, производят бессмысленные действия, именуемые работой, развлекаются, или ходят по магазинам. Тебя это успокаивает, как порядок на кухне хорошую хозяйку, разве не так?
— Все правильно. — Признал я. — Но я и не собирался пялиться на опустевшие города.
Честно говоря, мне уже давно хочется посмотреть на наших будущих противников, да все как-то руки не доходили… Это ведь возможно?
— Наверняка. — Кивнул Джинн, ставя на ковер уже знакомый мне маленький «SHARP», больше похожий на микроволновую печь, побывавшую в руках какого-нибудь древнего художника, чем на настоящий телевизор. — Вряд ли у них хватило прозорливости, чтобы окружить себя непроницаемым туманом…
— Ну, тогда крути кино! — Для того, чтобы выговорить эти слова, мне потребовалось произвести над собой ощутимое усилие — так бывает, когда в отчаянно жаркий майский полдень ныряешь с волнореза в еще по-весеннему ледяную воду: действительно очень хочется, но чертовски трудно решиться.
