Эти красавцы не стали с нами здороваться, они вообще не обратили на нас никакого внимания, просто стояли на вершине холма и смотрели вдаль. Оно и правильно: кто мы такие, чтобы заинтересовать этих небожителей!
Впрочем, мои спутники тоже не обратили никакого внимания на этих красавцев: никто не спешил падать ниц или хотя бы замирать в немом благоговении. Мы просто проехали мимо – без комментариев.
– Кто были эти люди? – взволнованно спросил я Хэхэльфа. – Какие-нибудь хойские цари?
– Ну что ты! – Он даже рассмеялся от неожиданности, вызвав неодобрительные взгляды наших спутников бунаба. – Какие там «цари»! Просто воины ндана-акусы Мага Парма Хой, Долины Середины Острова. К тому же далеко не самые лучшие, если уж их послали охранять окраину его владений!
– Простые воины? – опешил я.
– Не «простые воины», а воины ндана-акусы Долины Середины Острова, – терпеливо поправил меня Хэхэльф. – Видишь ли, здесь, на Хое, ндана-акуса Долины Середины Острова – второй человек после Варабайбы. Ну а если вспомнить, что Варабайба – не человек, а бог, то и вовсе первый. Это не значит, что его все слушаются, каждый ндана-акуса – сам себе хозяин! Это значит, что он просто самый лучший из всех. А его дети лучше, чем наследники других ндана-акус. Ну и воины у него, соответственно, самые лучшие, и рабы, и домашние животные… У него все – самое лучшее на острове.
– Несправедливо получается, – заметил я.
– Ну да, – согласился Хэхэльф. – А «справедливо» вообще никогда не получается: так уж все устроено. Всегда выясняется, что у кого-то все непременно лучше, чем у других – что тут можно поделать?!
– Это правда, – вздохнул я. И снова обернулся, чтобы напоследок полюбоваться четкими неподвижными силуэтами бунабских воинов, совершенными, как работы гениального античного скульптора.
Остановились мы еще до заката: ламна-ку-аку Кект изволил капризничать. Он заявил, что хочет свежего мяса, так что его личные слуги быстренько разбили шатер своего господина и засобирались на охоту. Кект немного подумал и внезапно решил, что ему угодно принять личное участие в этом мероприятии. Хэхэльф тут же вызвался составить ему компанию. Они и меня пытались вовлечь в эту авантюру, но я решительно отказался.
– Я не вегетарианец, – смущенно сказал я, – и в случае большой нужды вполне способен собственноручно убить свой потенциальный ужин. Но мне трудно получить от этого удовольствие. Одним словом, я не охотник… И вообще мне лень куда-то идти и гоняться по всему лесу за каким-нибудь несчастным, но шустрым зверем, грозно потрясая тяжеленным копьем!
– С этого и надо было начинать! – хмыкнул Хэхэльф. – Лень – это уважительная причина.
– Никто не обидится? – осторожно осведомился я.
– Делать нам больше нечего – обижаться! Не хочешь – не надо, тебе же хуже! Не горюй, Ронхул: возможно, мы даже дадим тебе попробовать нашу добычу, если очень попросишь.
– Считай, что я уже начал просить, – благодарно улыбнулся я, с удовольствием вытягиваясь на траве.
Наш новый попутчик, мой подопечный со странным именем Куганна, тоже не пошел на охоту, да и толстенький жрец остался в лагере: уселся на краю поляны и снова уставился в пустоту отрешенным взором. Впрочем, их никто и не приглашал. Думаю, и меня-то позвали исключительно из вежливости: давние друзья, Хэхэльф и Кект, собирались тряхнуть стариной, и им никто не был нужен – разве что рабы, да и то по привычке…
После того как они отбыли, я тут же потребовал, чтобы нам дали чего-нибудь перекусить – безрезультатно! Я несколько раз повторил приказ. Уже начал злиться и только потом вспомнил, что меня никто не понимает.
– Переведи, пожалуйста, – попросил я Куганну.
– Ладно, – с готовностью откликнулся он. Скороговоркой что-то объяснил рабам, они тут же ринулись за припасами.
– Спасибо! – сказал я своему переводчику. – Что бы я без тебя делал?!
– Ничего из ряда вон выходящего. Просто тебе пришлось бы подняться на ноги и самому взять все, что требуется, – добродушно проворчал он. – Запомни на будущее: когда хочешь слегка перекусить, как мы сейчас, нужно сказать «пасику», а если надо плотно пообедать – «макха-ракха». А если хочешь серьезно попировать в компании друзей, с оркестром и танцовщицами, тогда – «умэ люля».
«Пасику», «макха-ракха», «умэ люля», – послушно повторил я и почувствовал, что действительно запомнил. – Здорово! А если я захочу пить?
«Цнух-цнух», – перевел он. – А если тебе нужен не просто кувшин с водой, а большой выбор разных напитков, надо сказать: «укхра хуна».
– Хорошо… А если я захочу, чтобы развели огонь?
– Это смотря для чего тебе нужен огонь, – серьезно ответил Куганна. – Если для приготовления пищи, то «шопп», если для тепла и света – «хиис», а если ты захочешь поджечь лес или просто дом своего врага, тогда – «марах». Это слово не из бунабского языка, а из древнего языка Масанха… Но мы пользуемся некоторыми хорошими древними словами.
«Марах» – похоже на «мараха», – заметил я.
– И это не случайно. Все Мараха сотканы из особого невидимого огня, столь же опасного, как пламя лесного пожара. Это сложно объяснить, но поверь мне на слово, так оно и есть!
– Эй, а ты откуда это знаешь, дружище? – опешил я. – Что, ты какой-нибудь великий жрец и путешествуешь инкогнито?
– Не говори ерунду, – буркнул он. – Если бы я был «великим жрецом», я бы не бродил пешком по лесу – нашел дурака!.. Вообще-то я хотел стать жрецом, когда был молодой, и даже выдержал первые испытания. Еще немного, и стал бы пагасой, а почти любой пагаса рано или поздно становится пагой… Но я вовремя понял, что это дело мне не по душе. А вот кое-чему научиться успел, это правда.
– Да уж, – я озадаченно покачал головой.
– Хочешь еще что-нибудь выучить, пока есть время? – спросил Куганна. – Пригодится!
Я с энтузиазмом кивнул. Следующие три часа пролетелинезаметно, а когда наступила ночь, я знал, что ее имя на бунабском языке – «каш». Не могу сказать, что я уже был готов вести продолжительные вдумчивые беседы, но вполне мог прочитать короткую, грамматически неправильную, но вполне внятную лекцию о своих насущных потребностях. Более того, я специально подготовился к встрече с Хэхэльфом. У меня были амбициозные планы: я собирался удивить своего невозмутимого друга и его бунабских приятелей.
Они вернулись с охоты довольные, разгоряченные – как деревенские мальчишки, совершившие удачный налет на чужую бахчу. Их добыча – не слишком крупное черное животное, немного похожее на поджарую свинью, бунаба называли его чечубечу – немедленно отправилась на огонь, причем слуги развели новый костер, вместо того чтобы воспользоваться тем, возле которого сидели мы с Куганной. Очевидно, у них с этим действительно было строго: один огонь – для того, чтобы греться, другой – для приготовления пищи. Лентяй во мне бунтовал против такого роскошества, а поэт – умилялся.
