Доротея обернулась.
— Почему ты так в этом уверена?
Энн улыбнулась.
— Потому что ничто не сможет удержать вас дома.
В день свадьбы Сайрес умолял Доротею передумать хотя бы ради Зака, но она упорно сидела на потертом коричневом диване в домашнем халате. Но как только он уехал, она переоделась и по ближайшей дороге на попутке добралась до города. Она приехала к церкви и, верная своему слову, осталась снаружи, подглядывая в щель в наспех сколоченной деревянной стене. Наконец непоправимое случилось, священник благословил новобрачных, и Доротея увидела, как темная рука ее Захария нежно сжала ладонь жены.
Она оторвала взгляд от их рук и увидела, что Энн не смотрит влюбленными глазами на Зака и даже не обращает внимания на священника. Стоя вполоборота к алтарю, она смотрела через щель в стене на Доротею, а потом подмигнула свекрови.
Доротея попятилась на пыльную улицу и там дала волю чувствам — разразилась смехом. Так впервые из бессчетного числа раз невестка превзошла все ее ожидания. Так впервые из бессчетного числа раз Доротея призналась себе, как ей нравится Энн и какое уважение она вызывает. И сейчас, когда невестки давно уже нет, ей ее по-прежнему не хватает.
— Знаешь, после аварии Зак умер из-за тебя, — сказала она. — Он не смог бы без тебя жить.
Она знала, что у них с Сайресом тоже так: если один из них окажется в царстве духов, второй умрет следом, чтобы снова быть вместе. Доротее потребовались годы, чтобы это понять, но теперь она твердо верила: такой и должна быть любовь. Ее невозможно выкрасить черно-белой краской. Она всегда оказывается странного, неоднородного серого оттенка.
Касси сидела рядом с Сайресом в тени в низком складном пляжном кресле, ожидая, когда начнется Пляска Солнца. Наверху священного столба на сухом ветру развевалось четыре флага: белый, желтый, красный и черный — как четыре человеческие расы. Над головой лениво парил орел, чему присутствующие несказанно обрадовались.
— Хороший знак, — прошептал Сайрес Касси.
Это был последний день ярмарки, и Касси сидела как завороженная. Они уже походили с Доротеей между загруженными торговыми столиками, и Касси выбрала широкий кованый браслет для себя и яркое тканое одеяло, чтобы пеленать ребенка. Она даже заглянула в брезентовые вигвамы, которые разбили семьи, проживающие далеко от Пайн-Ридж, и ее поразили соседствующие на вешалках головные уборы из орлиных перьев и голубые джинсы.
Сегодня последний день Пляски Солнца — священного праздничного танца, единственного, к которому готовятся несколько месяцев и для которого участники разучивают свои партии. Сайрес мало рассказывал Касси об этом обряде, упомянул только, что это церемония, воздающая хвалу солнцу, ритуал обновления и хорошего урожая. Последние три дня Уилл был среди танцующих, чем сильно удивил и обрадовал Касси. Ей нравилось, что он, облачившись в национальные одежды, притопывает и кружится вокруг центрального столба, как сотни лет поступали его предки.
— Не знаю, что тебя на это подвигло, — сказала она ему после первого дня танцев, — но когда ты стараешься, из тебя получается великолепный индеец.
Уилл усмехнулся и даже возгордился, увидев себя ее глазами.
Касси подалась вперед, когда из священной хижины во главе с Джозефом Стоящим на Солнце вышли танцоры. Как и сам шаман, они были облачены в длинные красные килты, на груди синей краской нанесена раскраска. На головах — сплетенные из полыни венки, на шее — свистки из орлиных костей. Касси попыталась перехватить взгляд Уилла, когда он проходил мимо нее, пожелать ему удачи, но он смотрел в небо.
Джозеф Стоящий на Солнце подошел к Уиллу, замершему в ожидании под столбом из тополя, пробормотал что-то на языке лакота и поднял сверкающий серебряный штырь. Касси увидела, как солнце отразилось от его полированного, острого наконечника. Джозеф нагнулся ближе к напрягшемуся Уиллу. И только когда он взмахнул вторым штырем, Касси поняла, что шаман надрезал кожу на груди Уилла. По животу молодого человека потекла кровь.
Как и у остальных танцоров, два штыря, торчащих из груди Уилла, привязали к ремням из сыромятной кожи, которые свисали со священного столба. Под руководством Джозефа мужчины начали танцевать, как и в предыдущие три дня. Раздавалась барабанная дробь, но сердце Касси стучало еще громче. Она ухватилась за подлокотники кресла, лицо у нее вытянулось и побледнело.
— Вы знали, — прошептала она Сайресу, не отрывая взгляда от Уилла, — знали и ничего мне не сказали!
Уилл кружился и пел. Его грудь была скользкой от крови, потому что каждый раз, поворачиваясь, он рвал свою плоть. Он сделал вид, что хочет вытащить штыри, и Касси с ужасом увидела, как натягивается его кожа.
Она схватила Сайреса за руку.
— Пожалуйста! — умоляла она. — Он же себя калечит. Вы должны что-то сделать.
— Я ничего не могу сделать, — ответил Сайрес. — Он сам так решил.
Слезы струились у Касси по лицу. Она недоумевала, зачем вообще поощряла то, что Уилл принял обычаи лакота. Это же дикость! Она представила его в аккуратной форме калифорнийского полицейского, в низко надвинутой на лоб фуражке. Представила его стоящим рядом с ней в травмпункте в день, когда он ее нашел, ее скрещенные от волнения руки. Вспомнила, как он танцевал с ней под летним дождем, а между ними бился ее ребенок.
— Зачем этот танец? — убитым голосом прошептала она, вспоминая другие церемонии, в которые не входило самоистязание.
Она повернула голову и с ужасом увидела толпящихся людей, лица которых расплылись в улыбке, — они явно наслаждались зрелищем чужих страданий.
— Он не страдает, — пробормотал Сайрес. — Не за себя. — Он указал на танцующего рядом с Уиллом. — Луис исполняет Пляску Солнца ради жизни своей дочери, у которой отказывают почки. У Артура Пила, вон того справа, брат пропал без вести во Вьетнаме. — Он повернулся к Касси. — Танцоры берут на себя чужую боль, — объяснил он, — чтобы не страдали близкие люди.
Когда танец стал подходить к концу, Джозеф Стоящий на Солнце вышел из круга. Мужчины начали крутиться и натягивать ремни, старясь освободиться. Касси, чувствуя полную беспомощность, вскочила и почувствовала, как Доротея схватила ее за ногу.
— Не смей!
«Страдать за другого, чтобы ему не пришлось страдать. Приносить в жертву свое тело ради благополучия другого». Касси видела, как штырь оторвал очередной сантиметр кожи Уилла, видела, как по его груди течет кровь.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Уиллом. Его образ расплылся у нее перед глазами, и она увидела собственное тело, разбитое и окровавленное, у ног Алекса — громоотвод для гнева, который не имел к ней никакого отношения. Уилл делал для Касси то, что она несколько лет делала для Алекса.
Когда кожа Уилла, высвободившись от штырей, повисла лохмотьями, Касси закричала. Она подбежала к нему и опустилась на колени, зажимая раны на его груди полынью из венка, а потом краем своей рубашки. Глаза Уилла были закрыты, он хрипло и учащенно дышал.
