— Ты помогала готовить меренгу, — сказал он.
Я сглотнула.
— А еще я помогала маме подняться с пола каждый раз, когда она находилась в отключке. — Я не сводила глаз с лица Алекса, чтобы точно знать, какое впечатление производят на него мои слова. — Она была алкоголичка, — продолжала я, — южная красавица до кончиков ногтей, но алкоголичка.
Он смотрел прямо на меня, но я не могла ничего прочесть по его лицу.
— А твой отец?
Я пожала плечами.
— Он велел мне о ней заботиться.
Его рука медленно приблизилась к моей щеке, его прикосновение было даже горячее моего стыда.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь?
— А ты зачем мне о себе рассказал? — прошептала я.
Алекс заключил меня в объятия и так крепко прижал к себе, что наши сердцебиения слились в одно.
— Потому что мы два сапога пара, — сказал он. — Ты создана для того, чтобы заботиться обо мне, а я стану заботиться о тебе.
Сначала я противилась этой мысли, но потом погрузилась в утешение, которое он предлагал. Было приятно хотя бы ненадолго почувствовать чью-то заботу. Было приятно, когда тебя защищают, и самой все оберегать.
Услышав раскаты грома, мы быстро сели. На небе не было ни облачка. Неожиданно рядом с нами материализовался Джума с биноклем.
— Вон там, — показал он пальцем туда, где на горизонте образовалось серое облако во плоти и крови.
Слоны двигались с ленцой, один тяжелый шаг перетекал в другой. Их шкуры выглядели древнее, чем пергамент, их уставшие глаза моргали от пыли. Время от времени один из слонов поднимал хобот и ревел — высокий трубный звук размером в две четверти.
Несколько минут спустя появилась группа жирафов. Их уши, казалось, едва не касались низких белых облаков. Я слышала, как Алекс затаил дыхание, когда один жираф отделился от стада и зашагал в нашу сторону. Его ноги чуть сгибались в коленях и выпрямлялись, издали напоминая ходули. Он был цвета карибского песка, с пятнами на спине и боках. Жираф потянулся к растущему над нами дереву и начал срывать с него листья.
Слоны стали трубить энергичнее и выстраиваться, как для канкана. Жирафы на своих ногах-ходулях пересекли долину. Когда остался только шелест травы, я безошибочно различила рев льва.
Он двигался с ленивой грацией победителя, и его грива топорщилась вокруг морды подобно кольцу огня. Немного позади, держась в тени самца, шла львица — похудее и не такая лохматая. Она подняла глаза, напоминающие морскую лазурь, и, не издав ни звука, обнажила клыки. Алекс сжал мою руку.
Львы остановились лишь на секунду, почуяв наш запах. Они медленно пересекали равнину, теперь уже рядом. Интересно, а эти животные связаны на всю жизнь? Но вот воздух, казалось, раздвинулся, и они исчезли так же тихо, как и появились. Мгновение я смотрела на место, где они стояли, пытаясь представить, как такие прекрасные создания могут быть столь жестокими.
— Давай останемся здесь, — негромко предложил Алекс, — построим хижину на краю долины и будем смотреть, как у нас на заднем дворе бегают львы.
Я улыбнулась.
— Давай, — согласилась я. — А своего «Оскара» получишь по спутниковой связи.
Мы сложили одеяло и забрались в машину. Нога Алекса прижималась к моей ноге. Джума завел мотор, и, подскакивая на колдобинах, мы поехали домой.
На съемочной площадке Джон оставил для нас джип и корзинку для пикника с жареным цыпленком и свежим хлебом. Мы с Алексом полчаса сидели в молчании у палатки, глядя, как заходящее солнце тает за воротом наших рубашек и нагревает землю между нами. Стояло начало сентября, невыносимая жара.
— Знаешь, чего мне не хватает? — спросила я. — Почему я скучаю по родине?
Алекс покачал головой.
— Мне не хватает смены времен года. Не хватает снега.
Я закрыла глаза, пытаясь в этой удушающей жаре представить свои синеющие от холода пальцы и ресницы, на которые падают первые снежинки.
— Один из моих домов находится в Колорадо, — сказал Алекс. — Возле Аспена. Поедем туда зимой. Я повезу тебя посмотреть на снег.
Я повернулась к нему. Неужели мы будем вместе этой зимой? Мысленно я вернулась ко льву, молча бредущему по колючей траве, за которым следует его львица.
— Да, мне бы хотелось поехать.
Я знала, что он тоже думает о львах, о других животных, под ногами которых содрогалась земля. Когда солнце закатилось за край далеких холмов, Алекс нагнулся и поцеловал меня.
Совсем не так, как раньше, — никакой нежности, никакого спокойствия, никакого смакования. Он страстно прижался ко мне губами, навалился на меня всем телом — дико, примитивно, запретно. Он расстегнул на мне рубашку и просунул под нее руку. Провел ладонью по бюстгальтеру, сжал грудь.
— Все в порядке? — прошептал он.
Я знала, что к этому все идет; знала с той минуты, как он распрощался со мной у двери гостиницы в первый вечер. И хотя у меня не хватало опыта, как он мог бы ожидать, хотя я не владела ни хитростями, ни уловками, как другие женщины, остановить его я уже не могла, как не могла заставить свою кровь течь в обратном направлении.
Я кивнула и ощутила, как он снимает через голову рубашку, при этом одна его рука оставалась на моем теле, поглаживала мою спину, расстегивала лифчик, убирала волосы с лица. Он поднял меня на руки, понес в палатку и уложил на узкую койку. Опустившись на колени на голый деревянный пол, он снял с меня кроссовки и носки, потом стянул с меня шорты и белье.
Щеки у меня горели. Я потянулась за одеялом, чтобы прикрыться, но мы находились на съемочной площадке и никакого одеяла здесь не было. Я попыталась закрыться руками, но Алекс обвил моими руками свою шею и поцеловал.
— Ты прекрасна, — прошептал он.
Алекс нежно провел по моему телу кончиками пальцев, так незрячий человек изучает лицо собеседника. Я едва не задохнулась от его прикосновений и почти поверила, что на самом деле так красива, как ему кажется.
Я не знала, как к нему прикоснуться, как вообще себя вести, но, похоже, Алексу это не мешало. Он разделся, мой взгляд был прикован к его телу. Я поняла, что смотреть на Алекса — это как смотреть на солнце: этого делать не следует, потому что, отвернувшись, ты уже ничего вокруг не видишь.
Когда его рот прильнул к моей груди, я услышала звук собственного голоса, или это поднялся ветер? В палатку вползла темнота, окутывая нас, и я могла только различить серебро тела Алекса, залитого лунным светом, почувствовать, как его кожа прилипает к моей. Его рука двигалась у меня между ног, слова падали мне на лицо, и я закрыла глаза.
Я увидела Серенгети, где обитали животные, жившие там много лет назад. Они чирикали, свистели и кричали по ночам; они двигались размеренным парадом. Над головой — мириады звезд, которые проникали мне под кожу, раздувались, горели и рвались на свободу, которая наступала лишь тогда, когда Алекс входил в меня еще глубже.
