Я медленно выдохнула, размышляя над последствиями своего спонтанного решения. Кастера я не любила, но, находясь в университете, избегать его не могла. И Алекса Риверса я любить не собиралась, но связала себя обязательством быть его тенью десять часов в день.
— Я пришлю тебе вещи, — заявила Офелия. — Свое черное платье без рукавов, розовый атласный лифчик и…
— Офелия, — оборвала я подругу, — я консультант по техническим вопросам, а не его любовница.
— И тем не менее, — возразила Офелия, — никогда ничего не знаешь наперед. Просто распишись за чертову посылку, а потом можешь засунуть ее в чемодан и забыть о ней. — Она отрывисто дышала. — Поверить не могу! Поверить не могу! Так я и знала, что нужно было заниматься антропологией. — Она даже заикалась от возбуждения. — Господи, Касс, — выдохнула она, — сам Алекс Риверс!
Я улыбнулась. Даже если в этом лифчике я буду дефилировать в двадцати метрах от Алекса Риверса, Офелия, скорее всего, повесит его в рамочке, когда я вернусь домой.
— Он просто человек, — напомнила я ей.
— О да! — выдохнула она. — Человек, который зарабатывает четыре миллиона долларов за фильм и является в ночных фантазиях всему женскому населению.
Я задумалась: Алекс Риверс никогда не приходил ко мне во сне, но, с другой стороны, большинство моих сновидений были о том, как я понемногу снимаю земляной слой и обнаруживаю людей, которые жили миллионы лет назад. Я попыталась вспомнить, какие из его фильмов смотрела: наверняка ходила на них с Офелией, потому что она была единственным человеком, с которым я проводила свободное время, а она обычно насильно водила меня посмотреть последние кассовые фильмы. Я припомнила «Отчаянного», вестерн, на который мы ходили еще в колледже, и «Свет и тень», один из культовых фильмов на вьетнамскую тему, вышедший в 1987 году. Было еще несколько боевиков, названий которых я не помнила, и последний фильм, который я посмотрела где-то полгода назад. Любовную историю. «Дикая яблоня». Совсем о нем забыла. И очень удивилась, потому что я никогда не видела Алекса Риверса в образе романтического героя, но поверила его игре.
Основная идея фильма не отпускала меня всю обратную дорогу домой: лучше любить и потерять, чем не любить вообще. Неужели это на самом деле правда? Любовь, в моем понимании, — не более чем запланированное соблазнение. В колледже я потеряла невинность с одним из студентов — просто потому, что хотелось узнать, что такое близость. Не было ни глубокой сердечной раны, ни соития душ. Всего лишь ускорилось сердцебиение, наше горячее дыхание смешалось — словом, непритязательный секс.
Других было немного, но я не думала, что упускаю что-то важное. Чаще всего мне просто некогда было это замечать. Мне бы хотелось иметь детей — когда-нибудь! — но я родила бы ребенка только от человека, который мне небезразличен, однако до настоящего момента единственным человеком, в которого я могла бы влюбиться, был Коннор.
— Все, пора, — сказала я. — Звонок стоит кучу денег.
— Позвони мне в четверг после вашей встречи.
— Офелия…
— В четверг.
Я закрываю глаза.
— Посмотрим, — отвечаю я. — Ничего не обещаю.
Я еще никогда не видела столько людей, которым платили за то, что они ничего не делают. Люди сидели на земле, на складных стульях, на валунах. Повсюду краны с огромными камерами и извивающиеся провода. Перед переносной аудиосистемой с разноцветными кнопочками и рычажками сидел мужчина в наушниках. Говорили все. Джорджа с Эдвардом нигде видно не было, и казалось, процессом никто не управляет.
Я уже привыкла к тому, что меня посылают в безлюдные места, где я не знаю ни души, но здесь я была явно не в своей стихии. Куда бы я ни ступила, как сразу запутывалась в каких-то проводах, а потом еще налетела на мужчину, который нес кучу париков и головных уборов, и сбила его с ног.
— Боже мой! — воскликнула я. — Сейчас я вам помогу.
Но он только с неодобрением посмотрел на меня, быстро все собрал и поспешил прочь.
Я подошла к женщине, сидевшей на высоком складном кресле, на котором было написано «Сценарист».
— Прошу прощения, — обратилась я к ней, — я ищу режиссера.
Она вздохнула, но даже не оторвала взгляда от открытой папки-скоросшивателя, лежавшей на коленях.
— Вы не одиноки, милочка, — ответила она и сделала пометку красным карандашом, а потом позвала кого-то по имени и помахала, подзывая его к себе.
Я сделала реверанс и слилась с толпой людей с пристегнутыми к ремням рациями. На столе лежала стопка сценариев.
— «По Его образу и подобию», — прочла я вслух, проведя рукой по эмблеме «Уорнер Бразерс» внизу страницы.
— Я могу вам помочь?
Передо мной, нетерпеливо притопывая, остановился какой-то человек. Он буквально вырвал сценарий у меня из рук.
— Я ищу Берни Рота, — ответила я. — Режиссера.
Мужчина презрительно ухмыльнулся.
— Как будто я не знаю, кто он такой! — Он щелкнул пальцами, привлекая внимание крепких парней, которые как раз пронесли мимо нас тяжелую черную веревку. — Эй, куда вы это понесли? Я же сказал, что это должно лежать за палаткой!
— Подождите! — окликнула я, когда он поспешил к ним. — Берни Рот?
— Одну минутку! — Он остановился. И крикнул в спину двум парням с веревкой: — За палаткой!
Я швырнула свой рюкзак на стол, надела на голову бейсболку цвета хаки и решила: если Магомет не идет к горе, то я дождусь, пока гора сама придет к Магомету. Рано или поздно кто-то попытается меня разыскать. Я села, опираясь спиной о высокое дерево и подтянув колени к груди.
И задумалась об Алексе Риверсе. Я, разумеется, знала, как он выглядит: он каждый месяц, по крайней мере так казалось, появлялся на обложках журналов. Он был, если одним словом, великолепен. Его короткие каштановые волосы отливали золотом. У него был решительный квадратный подбородок с ямочкой. И полные, благородные губы, которые всегда выглядели так, будто Алекс скрывает какую-то тайну. А от его глаз, благодаря которым он и прославился, невозможно было оторваться. Цветом они были как трещина на серебристой поверхности зеркала, и когда вы смотрели ему в глаза, даже на рекламных снимках, можно было поклясться, что вы, как в зеркале, видите в них свою душу.
Я думала, что встречаться с ним каждый день будет легко.
Меня удивила тишина. Ни одна камера не работала, никто неистово не размахивал руками с криком «Мотор!», никто не произносил ничего, даже отдаленно напоминающего текст. Все съемочное оборудование покрывал слой мелкой красной пыли, как будто им вообще в последнее время не пользовались. Неудивительно, что необходимо три месяца, чтобы снять двухчасовой фильм.
Насколько я видела, съемки проходили на трех площадках.
Первая — настоящее место раскопок в ущелье, которое очень напоминало место раскопок Калифорнийского университета всего в километре отсюда.
