Протоколы допросов вурдалаков не дали ничего нового. Все они
– и те, кого можно было опознать по особого строения зубам, и те, кто ничем не
отличался от обычного человека, – на допросах молчали, норовя при удобном
случае вцепиться в глотку допросчику, а те, кого удавалось сломить открытой в
свое время «психической атакой», не могли, вернее, не хотели сообщить ничего
ценного. В конце концов то ли Отдел по собственной инициативе перестал
заниматься вурдалаками, то ли Ламст перехватил инициативу, но ни Отдел, ни
Ламст не занимались больше допросами и расспросами. По неизвестным мне причинам
Команда так и не смогла обнаружить места обитания вурдалаков, ограничившись
созданием прикрывающей город сети форпостов и фортов (Кати в тот день, когда мы
впервые встретились, ехала как раз из такого форта). Я никак не мог продраться
сквозь умолчания и недомолвки, подумал было, что они многое скрывают от меня,
но потом отверг такие подозрения. Видимо, у них были в прошлом какие-то мрачные
недоразумения, отсюда то ли подвергнутый строгой цензуре, то ли попросту
наполовину уничтоженный архив. Впрочем, это одно и то же.
В папке «Разное» содержалась всякая всячина, смесь фактов,
слухов, легенд и догадок. Тех фактов, которые они сами признавали фактами, и
тех легенд, которые они сами признавали легендами. Заметки о деятельности
Штенгера и проповедника, несколько листков о Мефистофеле (то же самое, что я
узнал от Штенгера), упоминания о чудовищах, о странных, но неопасных людях,
время от времени появлявшихся в городе (типы вроде моего граалящего рыцаря),
листок о золотом треугольнике, каждый вечер исчезающем У горизонта в золотой
вспышке, статистика рождаемости и смертности, упоминание о Блуждающих, о
странных галлюцинациях, временами посещающий людей, – видениях, похожих на
те, что преследовали меня в первый день. Всякая всячина…
На знакомство с архивом ушло часа два. Расставив папки, я
привел себя в порядок и отправился искать Кати, что было нетрудным дедом,
учитывая размеры здания. Я нашел ее в комнате отдыха. Она вскочила навстречу с
такой готовностью, смотрела с такой надеждой, словно после работы с бумагами
ответы на все вопросы лежали у меня в кармане и осталось эффектно выложить их
на стол.
– Ничего, – сказал я.
– Совсем ничего?
– Ничего я не смог оттуда выжать.
– Ну, тогда пошли, – вздохнула она. – С тобой наши
хотят поговорить.
В кабинете с длинным столом и большим количеством стульев,
три четверти которых наверняка никогда не использовались, меня ждали двое
мужчин. Кати тихо села в уголке – Отдел в полном составе, кворум на форуме…
Один был кряжистый, пожилой, с великолепной бородой, второй – блондин моих лет.
Оба производили впечатление серьезных деловых людей, которыми, надо полагать, и
были. Меня пригласили сесть. Своих имен они не назвали, а мое знали и без меня.
– Итак, вы пришли из мира, где самое малое двести
городов? – непринужденно спросил Блондин.
Второй раз меня здесь подловили.
– Эх ты! – сказал я Кати, вспомнив ее вопрос. –
Нахватала в Команде…
Она постаралась выглядеть пристыженной и раскаивающейся.
– Спросили бы без подвохов… – огрызнулся я.
– Значит, самое малое двести городов?
– И двести раз по двести раз, – сказал я. – Еще
вопросы?
– Вопросов у нас много, – сказал Блондин. – Но
есть один, главный, на который мы требуем правдивого ответа, каким бы он ни
был. Какое отношение имеет наш мир к вашему, большому. Поймите, что самый
страшный, самый унизительный ответ для нас предпочтительнее отсутствия ответа.
Я встал и подошел к окну. За окном пламенели мигающие
неоновые надписи, громко играла музыка, и тротуары кишели людьми, вышедшими за
приевшимися однообразными развлечениями и удовольствиями. Тем все было до
лампочки. Этим – нет.
Не поворачиваясь к ним, вцепившись в подоконник, я начал
говорить – о том, что мир огромен, от том, как пропал Бауэр и сюда попал я, о
том, сколько нелепостей я здесь увидел и как эти нелепости объяснить. О том,
кто они такие и откуда взялись. Я говорил и говорил, ни о чем не умалчивая и
никого не щадя, а они молчали, я боялся обернуться к ним, перед глазами у меня
плясало неоновое многоцветье, и это до ужаса напоминало обычный вечерний город
любого континента, да и могло ли быть иначе, если этот город синтезирован из
всех городов, какие помнил и видел немало почитавшийся по свету Руди Бауэр…
Потом мы молчали все вместе, а когда непереносимыми стали и
молчание, и улица в резких неоновых тенях, я рывком обернулся к ним.
Они не хватались за голову и не рыдали – не те люди. Кати
была бледна, но те двое оставались невозмутимыми, и я с уважением оценил это.
Не могу со всей определенностью сказать, что у меня хватило бы духу быть столь
же невозмутимым, окажись я на их месте…
– Так… – сказал Блондин. – Что ж, где-то это и
страшно, где-то – не очень.
– С какой целью это проделано, как вы думаете? –
перебил его Бородач.
– Вероятнее всего – Контакт, – сказал я.
– И мы должны гордиться, что на нашу долю выпала высокая
миссия? – с нервным смешком бросил Блондин.
– А почему бы и нет? – сказал я. – Это, знаете ли,
многое компенсирует…
– Но что они увидят? – спросил Бородач. –
Штенгера? Идиотов-самоубийц? Сытых бездельников?
Он прав, подумал я. Столько нелепостей в этом мире, и если,
основываясь на его истории и повседневности, кто-то начнет судить о
человечестве только по нему… Да если еще какой-нибудь негуманоид, со своей
логикой и своими представлениями о Разуме… Преспокойно можно наломать Дров, и
кто поручится, что уже не наломали?
– Значит, мы попросту марионет-ки? – спросила
Кати. – Куколки?
– А вот это вряд ли, – сказал я. – Я тебя не
утешаю, ты не думай. Все говорит за то, что вмешательство в вашу жизнь
ограничилось вашим созданием. Дальше вы шли сами. Ну и что из того, что у вас
за плечами нет тысячи лет истории и тысячи поколений предков? Главное – ЧТО вы
делаете и КАК вы это делаете. Если бы я сомневался, что вы люди, я вернулся бы
на теплоход, не нарушая приказов. Я, как вы могли заметить, остался. Вы вряд ли
поймете, чего стоит офицеру с безупречной репутацией нарушить приказ…
– Зачем вы остались? – спросил Бородач.
Я изложил свой план – рискованный, авантюрный чуточку и
безусловно опасный для того, кто станет претворять его в жизнь, то есть для
меня. При всех своих недостатках мой план обладал несомненным достоинством: он
был единственным, другого попросту не существовало. Прежде всего нужно было
остановить глупую войну, вызвать такие изменения, которые не смогут пройти
незамеченными, встряхнуть лабораторный стол так, чтобы экспериментаторы не
узнали его…
– Ну, и что вы обо всем этом думаете? – спросил я.
– Ничего пока, – сказал Бородач. – Мы как следует
разберем все «за» и «против», свяжемся с Ламстом, потому что без него не
обойтись. Попробовать безусловно стоит. Те, кто пробовал до вас, не знал того,
что знаете вы…
