– А часто он бывает в таком мрачном настроении, Гвиннит? – поинтересовалась Леонора, поворачиваясь к девушке спиной и начиная расчесывать волосы щеткой.
– Нет, миледи. Правду сказать, это вовсе не похоже на милорда. – Маленькая служанка засмеялась, прежде чем подойти к Леоноре, чтобы помочь пленнице справиться с непокорными локонами. – Если бы я не знала его так хорошо, то подумала бы, что он провел всю ночь за столом, осушая один кубок эля за другим, как это делают пьяницы. – Закрепив волосы украшенным драгоценными камнями гребнем, она отступила на шаг, рассматривая отражение Леоноры в зеркале – Мистрис Маккэллум говорит, что мужчина может быть в таком плохом настроении только из-за женщины.
Леонора почувствовала, как запылали ее щеки, и поспешно отвернулась. Только в этот момент она заметила, что предмет их разговора стоит в дверях, наблюдая и слушая. На лице его была недовольная гримаса.
– Разве тебе больше нечем заняться, Гвиннит?
– Я уже ухожу, милорд. – Служанка мигом выпорхнула из комнаты, оставив Леонору наедине с Диллоном.
Он долго и пристально смотрел на нее. Она все еще была желанна ему. Каждой клеточкой своего существа он хотел ее. И сам себя ненавидел за это желание.
– Сегодня вы останетесь в моих комнатах, чтобы ваши нежные руки зажили.
Услышав его слова, она вскинула голову.
– Нет, я не могу. – Она замолчала, чтобы ненароком не проговориться о своих планах. Ей следует убедить его, что она вполне способна покинуть его комнаты.
Диллон продолжал смотреть на нее так внимательно, что ей стало не по себе – казалось, он читал ее мысли. Затем он прошел мимо нее, налил в таз воды и, сняв рубашку, начал умываться.
– Я… я просто не имею права сидеть взаперти. – Она прошлась до галереи и повернула назад. – Работа идет так хорошо. Я обещала мистрис Маккэллум, что научу служанок, как готовить пудинг с бренди – любимый пудинг моего отца.
Он вытерся льняным полотенцем.
– Мистрис Маккэллум поймет, что сегодня вы работать не в состоянии.
– Но я должна!
Страсть, с которой она произнесла эти слова, возбудила его любопытство. Отбросив в сторону полотенце, он быстро шагнул к ней, со стремительностью дикого зверя.
– Покажите мне свои руки.
Кажется, ему не было никакого дела до того, что на нем надеты лишь облегающие бриджи. Но Леонора не могла забыть об этом. Как не могла забыть о его широкой, мускулистой, покрытой жестковатыми волосками груди; как не могла забыть о его тонкой талии и плоском животе. Почувствовав его теплое дыхание на своей щеке, Леонора разволновалась. Желание, захлестнувшее ее, оказалось таким могучим, таким неожиданным и ошеломляющим, что у нее перехватило дыхание.
Девушка неохотно подняла руки, давая ему осмотреть свои ладони. Едва пальцы его прикоснулись к ее рукам, как ее словно пронзила молния, она крепилась изо всех сил, чтобы ничем не выдать себя.
– Подживает неплохо… – Диллон поднял взгляд и встретился с ее пристальным взором. – А как вы себя чувствуете? Руки не болят?
– Нет. – Она попыталась шагнуть назад, но он слишком крепко держал ее. – Честное слово, – заверила она его.
Он заглянул ей в глаза, и перед его мысленным взором она предстала такой, какой была прошлой ночью: в одной лишь полупрозрачной рубашке. Она никогда не узнает, что тогда творилось с ним. Если бы не ее слезы…
Он до сих пор испытывал раскаяние, вспоминая, как она расплакалась. Ее слезы стали той спасительной преградой, что остановила сладострастное желание, от которого он словно впал в безумие. Диллону до сих пор было больно думать, что он довел эту сильную и гордую женщину до слез.
Внезапно ему страстно захотелось поцеловать ее, захотелось сильнее, чем когда-либо. Пытаясь скрыть свои чувства, он жестко проговорил:
– Я не могу допустить, чтобы вы вернулись к своему отцу со следами физических страданий, иначе он обвинит меня в том, что я слишком жестоко обращался с вами.
Девушка почувствовала укол разочарования.
– Мне следовало сразу догадаться, Диллон Кэмпбелл, что вашими действиями двигала не доброта, а только чувство долга.
Он отпустил ее и проследил взглядом, как она прошла по комнате к камину.
– Разумеется, я стараюсь обращаться с вами сносно не по доброте, а из благоразумия – в надежде, что и ваш отец не позволит жестокости по отношению к моим братьям.
Вот это уже лучше. Так гораздо безопаснее. Гнев и ярость всегда предпочтительнее нежных чувств. Эта женщина никогда не должна узнать, какую нежность он испытывает по отношению к ней.
Он продолжал говорить таким же безразличным тоном.
– Через день или два израненные пальцы заживут окончательно. Но до тех пор я не позволяю вам заниматься черной работой.
Девушка по-прежнему была решительно настроена добиться позволения беспрепятственно передвигаться по крепости. Этому дню суждено стать днем ее освобождения. Иначе все пропало.
– Тогда мистрис Маккэллум может использовать меня как советчицу. Я буду объяснять служанкам, как повкуснее готовить или как почище прибрать эту хибару.
Хибару, вот как? Глаза его угрожающе прищурились, едва он уловил в ее голосе покровительственный тон. Неужели эта женщина проводит все ночи, измышляя, как побольнее кольнуть его и вывести из себя?
Впрочем, Диллон был уверен, что домоправительница прямо-таки жаждет перенять у англичанки все навыки и умения, которые могут пригодиться в хозяйстве. Однако он не смел предоставлять Леоноре излишнюю свободу, опасаясь, что она непременно придумает, как воспользоваться его разрешением себе на пользу. Кроме того, Диллон до сих пор был уязвлен тем, что прошлой ночью на мгновение потерял контроль над собой.
Он натянул рубашку и заправил ее за пояс бриджей.
– В этом я не вижу ничего плохого и разрешаю вам давать пояснения служанкам, если только Руперт не будет отходить от вас ни на шаг.
Леонора отвернулась к камину, скрывая легкую улыбку, в которой читалось торжество. Она только что одержала своего рода победу и не преминет воспользоваться ею.
– Если вы готовы, – сказал Диллон, открывая дверь, – мы можем спуститься вниз и позавтракать.
Пленница быстро скользнула мимо него, высоко подняв голову и глядя в сторону. В карманах ее платья были спрятаны нож и завернутый в льняную тряпицу запас еды.
* * *
– Тростник лучше всего раскладывать вот так, – Леонора ползала по полу на коленях, выкладывая из нескольких стеблей камыша затейливый узор.
Служанки закивали и попробовали подражать ей. Мистрис Маккэллум стояла и наблюдала, скрестив руки на необъятной груди.
Леонора продолжала трудиться рядом со служанками, но домоправительница остановила ее:
