Диллон повернулся к юноше:
– Она что-нибудь ела, Руперт?
– Совсем немного.
Диллон поднял крышку с подноса.
– Да, очень мало. – Он бросил взгляд на прямую спину Леоноры. Несмотря на разорванное грязное платье и рассыпавшиеся по плечам волосы, она продолжала держать себя с царственным величием. – Я ожидал, что найду вас спящей, после столь утомительного путешествия.
Она повернулась к нему, сверкая глазами:
– В самом деле? И где же это я должна спать?
– В моей спальне.
– В вашей!..
Видя, как девушка чуть не задохнулась от ярости, Диллон притворился, что не обращает на нее внимания, и, повернувшись к молодому охраннику, сказал:
– На сегодня все, Руперт. Ты хорошо поработал.
Парень расцвел от похвалы хозяина.
– Я был бы не прочь простоять на посту всю ночь.
– Это мне известно, и я благодарю тебя за верность. Но сейчас ты должен поспать.
– Леди решила сбежать, – зашептал парень, нервно взглядывая на Леонору, которая стояла молча, с яростью взирая на своего похитителя.
– Ночью можешь спать спокойно, Руперт. Я расставил часовых.
Парень вздохнул с облегчением.
– А утром я вам понадоблюсь?
– Да. Пленницу придется сторожить день и ночь, чтобы уберечь от тех, кто желал бы навредить ей. Ну и, конечно, надо следить, чтобы она не сбежала, это может плохо кончиться для нее, а значит, и для меня. Я решил, что ты станешь личным охранником леди.
Парень выпрямился во весь свой немалый рост и выпятил грудь.
– Для меня это большая честь, милорд.
Леонора испустила притворный вздох раздражения, видя, с каким обожанием смотрит юноша на горца. И откуда только берется подобная преданность?
Диллон подождал, пока юноша не ушел, затем закрыл за ним дверь и прислонился к ней. Руки его были сложены на груди, а ноги широко расставлены в ожидании неминуемого столкновения. Хотя тело его настоятельно требовало отдыха, разум был обязан бодрствовать, пока женщина не смирится.
В глазах Леоноры пылал огонь, к которому он уже начал привыкать.
– Неужели вы всерьез думаете, что я стану спать с вами в одной комнате?
– Это самое надежное место, я уверен, что из моей спальни вам не сбежать.
– А почему вы в этом так уверены?
– У воина чуткий сон, миледи. Если вы попытаетесь бежать, я непременно услышу.
Она чувствовала, как бешено колотится сердце, но отчаянно пыталась скрыть свой страх.
– Но не надеетесь же вы, что я… буду делить с вами ложе.
– Именно на это я и надеюсь. Пока не придумаю чего-нибудь поудачнее.
– Я требую себе отдельную комнату.
– Требуете? – Жесткая складка появилась у его губ. – Вы требуете? – Уступив желанию излить весь гнев, что скопился в его душе с того момента, как его братья оказались в плену, он шагнул к девушке. Их разделяло лишь несколько дюймов. – Позвольте напомнить вам, миледи, что вы – моя пленница. Если мне будет угодно, я прикажу заковать вас в цепи и бросить в подземелье, где вы сполна сможете насладиться одиночеством. В отличие от английских замков, подземелья которых переполнены врагами вашего короля, наши подземелья пустуют. В Кинлох-хаусе нет других пленников. О такой ли отдельной комнате вы мечтаете?
Леонора изо всех сил старалась подавить ужас, охвативший ее. Хотя дома ей и запрещалось спускаться в подземелья, от Мойры и других слуг она наслушалась немало страшных рассказов. Крысы и всевозможные паразиты кишели на вечно сырых земляных полах камер, загаженных человеческими испражнениями. Воздух наполняли крики и стоны несчастных.
Тем не менее, она ответила вызывающе:
– Я предпочла бы находиться в подземелье, чем делить с вами ложе.
– Да… – Он посмотрел на нее сверху вниз, в раздумье, нахмурив лоб. – Пожалуй, так оно и есть. – Он резко отвернулся. – Но война есть война, миледи. Все, кто участвует в боевых действиях, должны научиться терпеть и выносить любые неудобства. Вы останетесь при мне ради вашей же безопасности.
Слезы, готовые хлынуть из глаз, обжигали Леонору, и она поморгала, стараясь загнать их обратно. Ей было отлично известно, как ужасно поступают с женщинами во время войны. Разве самой ей не пришлось испытать нечто подобное во время той краткой встречи с подлыми англичанами в лесу? И все же почему-то она убедила себя, что этот человек не причинит ей зла. А теперь ей стало ясно, что она всего лишь успокаивала себя ложными надеждами. Здесь, на своей собственной земле, окруженный людьми, которые, несомненно, поддержат его, он снова готов стать прежним дикарем и бесстыдно воспользоваться ею. Разве не этого она ожидала от настоящего горца?
Но она ни за что не покорится ему. Даже если ей и не суждено выиграть, она еще поборется с ним не на жизнь, а на смерть.
Она оглядела комнату, пытаясь отыскать что-нибудь – что угодно, лишь бы только это годилось для самообороны. Увидев хрустальный графин с элем, она быстро схватила его.
Диллон повернулся к ней спиной и направился в спальню.
– Пойдемте, миледи. Мое тело жаждет отдыха.
Краем глаза он заметил, как ее тень скользнула вдоль стены. Когда рука тени взметнулась вверх, он круто повернулся, едва избежав удара по затылку каким-то тупым предметом. Однако удар пришелся ему по виску, на мгновение оглушив его.
Он услышал звон стекла, и графин разлетелся на кусочки, лишь чудом не разбив ему голову. Осколки посыпались на пол. Он почувствовал запах эля и жжение на шее и плечах, когда жидкость потекла ему за ворот.
Это последнее происшествие заставило его полностью потерять самообладание, которое до сих пор ему удавалось сохранять усилием воли. Рука его метнулась вперед, и пальцы так крепко схватили девушку за запястье, что она вскрикнула от боли.
Леонора замерла в ужасе перед его яростью.
– Так вот как вы отплатили мне! – Лицо его исказилось от гнева. – А я-то предлагаю вам еду, когда мои братья, может быть, голодают.
Она вскинула голову, отказываясь признать поражение.
– В моем доме такой едой не кормят даже свиней.
Его глаза слегка сузились.
– Ваша страна процветает, а здесь народ уже так долго вынужден лишь защищаться, что на приготовление изысканных кушаний не остается ни времени, ни сил. Но мы готовы разделить с вами то малое, что у нас есть. Я предлагаю вам кров в моем собственном доме, тогда как братья мои страдают в оковах.
– В вашем доме! – Она знала, что заходит слишком далеко, но уже не могла остановиться. Напуганная, смущенная, она прибегла к единственному оставшемуся у нее оружию – к острому языку. – Дом ваш тоже хуже свинарника. В этой лачуге холодно, грязно и пахнет скотом.
