Ехать становилось все труднее, вокруг них простирался дикий край. Далеко позади остались мягко вздымающиеся и понижающиеся холмы и луга, их сменили густо поросшие лесом горы и глубокие долины-овраги. Лошадь продвигалась вперед медленнее, приноравливаясь к крутым склонам. Стали видны покрытые снегом горные вершины, они величественно возносились прямо к облакам, словно стремились дотянуться до них. Журча и пенясь, ручьи и речки струились по лесистым гленам.
– Смотрите! – неожиданно воскликнула Леонора.
Проследив за ее взглядом, Диллон поднял голову и увидел, что высоко в небе парит золотистый орел.
– Ой! Что это? – снова изумилась она, на этот раз, заметив грациозное создание, которое перескакивало с одной скалы на другую на склоне горы высоко над ними.
– Разве вы никогда раньше не видели дикую кошку?
– Дикую кошку?.. Нет. Как она грациозна!
– Да, но и опасна. – Он потер плечо, припоминая что-то. – Однажды, я тогда был совсем юнцом, дикая кошка напала на меня.
Она была потрясена.
– И вы с ней справились, а теперь так спокойно об этом говорите?
Он кивнул.
– У меня не было выбора. Я был не один, а с братишками и очень за них боялся. Может быть, это придало мне сил, и я одолел ее.
На минуту она замолчала.
– Кажется, всю жизнь вы заняты только тем, что защищаете своих братьев.
– Больше этого некому сделать.
– А родители?
– Я потерял их, когда мне было восемь лет.
Восемь лет… Она подумала о своем беззаботном детстве, о том, как обожали ее родители, как баловали и лелеяли при дворе.
Леонора дрожала от холода, и он накинул на нее свой плащ. Воздух здесь стал свежее, а ветер налетал все более пронзительными порывами.
Диллон торопил лошадь вверх по склону горы, и у Леоноры от красоты открывшегося перед ней вида перехватило дыхание. Между двух горных вершин скрывалась зеленая, плодородная долина. Здесь и там виднелись крепкие, добротные дома. Стада овец и коз бродили по холмам, смешиваясь со стадами рыжеватых оленей.
Она снова вспомнила слова, которые он употребил, когда описывал свое Нагорье. Великолепная страна. Никогда еще ей не доводилось слышать, чтобы о родном крае говорили с такой страстью.
Когда они спустились в долину, мужчины и женщины начали выходить из домов, приветствуя их криком или взмахами рук, на которые радостно откликался Диллон. Многие выходили им навстречу с детьми, и Диллон приветствовал каждого, называя их по именам и поднимая руку.
Какой-то мальчик вскочил на пони и поспешил вдогонку за лошадью Диллона.
– Добро пожаловать домой, милорд.
Милорд? Леонора поразилась. Этот неотесанный горец?
– Может быть, мне сообщить в Кинлох-хаус? – спросил мальчик.
– Да, Дункан. Но прежде ответь мне: не было ли больше случаев таинственной смерти?
– Были, милорд. Погибла жена одного из арендаторов. И еще девочка, всего тринадцати лет.
Леонора бессознательно содрогнулась. Неужели этим дикарям только и дела, что убивать? Да еще ни в чем не повинных женщин и детей.
Мальчик хлопнул пятками своего пони и поскакал вперед. Диллон не произнес больше ни слова.
Скоро они оставили долину позади и вновь начали подниматься по склону горы. Пейзаж делался все более первозданным и все более прекрасным и завораживающим. Стремительные воды рек каскадом водопадов сбегали со скал и с шумом исчезали в глубоких трещинах и оврагах. Деревья с изогнутыми стволами лепились по краям каменистых утесов. Густой лес стеной поднялся вокруг, так что не видно было ни солнца, ни неба. Одолев еще один крутой склон, они неожиданно выехали из леса, который перешел в кустарник. Прямо перед ними высилась крепость, выстроенная между двумя горными пиками. Башни ее, сложенные из серого и темно-коричневого камня, поднимались вверх, казалось, к самому небу, озаренные розовыми лучами на редкость красивого заката.
– Наконец-то дома, – выдохнул Диллон. Его слова, произнесенные с такой страстью, вызвали слезы на глазах Леоноры. Увидит ли она когда-нибудь свой дом? Или будет томиться в неволе, среди этих дикарей, пока смерть не сжалится над нею?
Она принялась рассматривать место, которому суждено было стать ее темницей. Благодаря расположению крепости ее не нужно было окружать рвом, как английские замки. Единственный вход или выход вел через долину, что позволяло обитателям крепости своевременно заметить приближающегося врага.
Когда они подъехали ближе, громадные двойные двери распахнулись, и во двор крепости высыпала толпа людей и множество собак.
Охотничьи собаки принялись бегать вокруг, приветствуя хозяина заливистым лаем. Диллон, соскользнув с седла, окликал собак по именам, и они прыгали, рискуя опрокинуть его – так не терпелось им почувствовать прикосновение его руки.
– Добро пожаловать домой, милорд, – приветствовал его сгорбленный старик, принявший поводья лошади.
– Спасибо, Стэнтон.
– Какая хорошенькая у вас спутница! – восхитился старик, бросив взгляд на Леонору.
Дородная женщина выступила вперед, сжав руки у груди.
– Добро пожаловать, милорд. Мы так скучали без вас!
– Спасибо, мистрис
[8]
Маккэллум. Вы и представить себе не можете, до чего это здорово – вернуться домой.
– Диллон! Диллон! – Радостно крича тонким голосом, какой-то мальчишка, подхлестнув коня, во весь опор приближался к отвесному, словно обрыв пропасти, краю оврага.
Леонора повернулась, наблюдая. Пресвятая дева! – испуганно воскликнула она, прижав руку к губам. Убежденная, что конь вот-вот споткнется и вместе со своим всадником непременно сломает себе шею, Леонора не могла отвести взгляда от этой бешеной скачки. Однако юный наездник справился с лошадью и натянул поводья, лишь оказавшись в нескольких дюймах от Диллона. Конь поднялся на дыбы, а мальчик-подросток пулей соскочил с седла прямо на руки Диллона.
Следом за первой к ним медленно приблизилась еще одна лошадь. Ее всадник, молодой великан, спешился и молча встал рядом.
– Дункан сказал, что ты возвращаешься, но я ему не поверила.
Леонора поразилась, увидев, что мальчик в объятиях Диллона оказался девушкой, одетой в грубые штаны и крестьянскую куртку, да к тому же еще и босой. Шапочка соскочила с ее головы, и длинные рыжие волосы разметались по плечам спутанными локонами, спадая ниже талии.
Лицо Диллона просто сияло от радостной улыбки. Леонору заинтересовало такое преображение. Без обычного для него нахмуренного выражения его и впрямь можно было назвать красивым. Любовь, которую, несомненно, он испытывал к этой девушке, смягчила черты сурового лица, а взгляд его загорелся огнем, который до этого тлел где-то в глубине глаз.
