Тихий стук в дверь спальни прервал нашу беседу.
– Входите! – крикнула Тоня.
– Не помешала вам? – спросила Офи, просовывая голову в комнату.
– Конечно нет, – ответила Тоня. – Вилка консультируется со мной в отношении новогодних подарков для членов семьи.
– Ой, только не надо сильно тратиться! – испугалась Офелия. – Мы друг другу преподносим обычно милые сувениры – чашки, фигурки-символы наступающего года, коробочки конфет, елочные игрушки. У нас все просто. Анатоль обожает марципаны, это его любимое лакомство. Если купите упаковку сладостей в виде елочек, не прогадаете. Только не берите в белом шоколаде, брат его на дух не переносит.
– Спасибо за совет, – поблагодарила я, – не рассматривала марципаны в качестве презента.
Офелия начала загибать пальцы.
– Недорого, вкусно и по душе Анатолю.
– Прекрасно, – сказала я, – прямо сейчас направлюсь в лучшую кондитерскую Ковалева.
– Сегодня чудесная погода, не находите? – неожиданно произнесла Офелия.
– Настоящая зима, – поддержала я светскую беседу.
– Давно такой не было, – продолжала сестра хозяина дома.
– Говори, что тебе нужно, – остановила ее Антонина, – не тяни.
– Право, мне неудобно… – смутилась Офи. – Но мы же одна семья, поэтому… ну… э…
– Пожалуйста, не мямли, – попросила Тоня, – выкладывай просьбу побыстрее.
Офи заискивающе заглянула мне в глаза.
– Один из моих бывших учеников… очень хороший человек, просто ему пока не везет… устроился на наш местный телеканал, занимается приглашением гостей на шоу. Оклада Леониду не платят, он на сдельщине. Организовал программу – получил денежки. Не смог созвать народ? Сиди без копейки. Леня очень хотел попасть на ставку. И вот сейчас неожиданно возникла свободная штатная единица. Да только руководство поставило парню условие: чтобы получать ежемесячную фиксированную зарплату, нужно уговорить редкую для Ковалева птицу, писательницу Арину Виолову, поучаствовать в программе, которая готовится к тридцать первому декабря. Если же она не появится на шоу, Леониду нечего рассчитывать на благосклонность начальства. Виола, дорогая, я понимаю наглость своей просьбы, но помогите юноше. У него мать пенсионерка, отца нет, деньги семье необходимы.
– Интересно, откуда телевизионщики узнали о появлении в городе Вилки? – удивленно воскликнула Антонина.
– Слухи птицами летят, – поспешно ответила Офи. – Виола, милая, буду вам очень признательна. От вашего решения зависит судьба Лени. Сейчас ставка есть, но на нее могут взять другого человека. Больная пожилая мать…
– Хорошо, – быстро ответила я. – Когда съемка?
– Через час, – потупилась сестра театрального гения. – Ленечка уже тут, он вас в студию отвезет. Вы правда согласны? Дай вам Бог здоровья и всяческого благополучия! Леня, Леня, иди сюда…
Я поняла, что Офелия была уверена: гостья не откажется, и неожиданно разозлилась. Очень не люблю быть объектом манипуляций, но ничего уже не изменишь.
В комнату вошел мужчина в джинсах и сером пуловере.
– Знакомьтесь, – защебетала Офелия, – Леонид.
– Для меня огромная честь увидеть лучшую писательницу России, – тоном кота Базилио, объясняющего Буратино дорогу в Страну дураков, завел администратор местного телевидения. – Я так обрадовался, когда Офелия Сергеевна позвонила и рассказала о вашем визите. У нас всегда напряженка с интересными гостями, звезды в Ковалев редко наведываются.
Сестрица хозяина дома покраснела.
– Лучше не разговаривать, а ехать на съемку, еще опоздаете.
– Маловероятно, – буркнула Тоня. – Путь в студию недалек, да и машина совершенно не понадобится, телецентр находится через два дома от театра.
Глава 11
Местная студия оказалась уменьшенной копией той, где снимают шоу Балахова. Те же белые диваны для почетных гостей, серые кресла, предназначенные тем, чьи истории будут обсуждать, и скамейки для простой публики. Меня с почетом проводили в гримерку, туда же стремглав прискакал режиссер программы, который с порога зашумел:
– Спасибо, Виола Леонидовна, что пришли.
– Давайте обойдемся без отчества, – предложила я. И мысленно добавила: «Все равно его никто правильно не произносит, ни у кого имя папеньки Ленинид в голове не укладывается».
– Шикарно! – завопил режиссер. – А я Ильяс.
– Ясик, не кричи, пожалуйста, – попросила гримерша, – с утра голова болит.
– Я вовсе не ору, – так же громко, как и раньше, возразил Ильяс, – просто у меня командный голос. Дорогая Виола, у нас сегодня съемки новогодней программы. Она выпадает из общего ряда – гостя с захватывающей личной историей нет. Есть веселье, музыка, песни. Главная мысль шоу: Новый год бывает всего раз в двенадцать месяцев.
– Свежая концепция, – язвительно произнесла женщина, орудовавшая спонжиком.
Но Ильяс, как токующий глухарь, не слышал ничего, кроме собственного голоса.
– Дорогая Виола, сегодня вы основное действующее лицо.
– Что мне надо делать? – встревожилась я. – Петь я не умею, танцую плохо, новогодних стихов не знаю…
– Для развлечения публики есть артисты, – пояснил Ильяс, – а вас я хочу попросить пройтись по студии с талисманом наступающего года и сказать о нем пару слов.
– Он не кусается? – с опаской осведомилась я.
– Ну что вы! – закатил глаза постановщик. – Милейшее, добрейшее, нежнейшее существо с ангельским характером, на сто процентов профессиональное, миллион раз участвовавшее в разных телепроектах, всеобщая любимица!
Я поняла, что мне вручат корзинку с каким-нибудь ужом, и спокойно ответила:
– Нет проблем. Вот только я не очень много знаю о…
Ильяс не дал мне договорить.
– Так на вас наденут «ухо», я подскажу, что надо делать, одну вас не оставлю. Светка, Света, ты где, несчастье наше?
В гримерной появился новый персонаж – девушка в сильно измятом платье.
– Жду, жду, когда меня позовут, – обиженно выпалила она. – Сами ж приказали не лезть без спроса к Виоловой, сказали: «Писатели все с закидоном, не понравится столичной штучке чего, взбрыкнет и свалит, не сложится у нас программа».
Ильяс нервно захихикал, не зная, как отреагировать на выступление девицы. А пожилая гримерша, продолжая возить по моему лицу губкой с тональным кремом, укоризненно произнесла:
– Подведет тебя, Светка, язык под монастырь. Сначала думай, потом говори.
– Че я сделала-то, Роза Михайловна? – заморгала девушка.
– Светлана, – опомнился Ильяс, – опетличь и заушь гостью.
– Русский язык, как больного ребенка, жалко. Надо же такое ляпнуть – «опетличь и заушь»! Пушкин в гробу переворачивается, – вздохнула Роза Михайловна.
