— Только в какое‑нибудь тихое место, где попроще, ладно? — добавила Рита.
— Ага, — пробормотал Иван, крутя руль. И с облегчением вздохнул. «В нашу столовку Риту тоже нельзя везти. Она для простых. Отправимся в то кафе, которое вчерашние пассажиры хвалили. Прилично и вкусно все там, сказали».
Кафе и вправду оказалось очень приличным и уютным на вид. И место им с Ритой предложили красивое — на застекленном балкончике, а рядом — большое окно, за которым весь город как на ладони.
Меню тоже оказалось очень удобным, с картинками. Сразу видно, где салат, а где котлеты. Иван себе их и заказал. Рита же выбрала рыбное ассорти и попросила белого вина.
Без пальто Рита выглядела совсем тоненькой, изящной, словно статуэтка. Темно‑синее облегающее платье, нитка жемчуга на шее. Золотые часики на запястье.
«Нет, я не для нее. У нее, наверное, муж в Москве. Или не муж, но как это… друг. Такая необыкновенная женщина не может быть одна».
Вдруг подбежала женщина, совершенно незнакомая — из посетителей кафе, и, смущаясь, попросила Марго расписаться на салфетке:
— Марго, вы моя любимая писательница! Простите, вашей книги с собой нет…
Марго великодушно расписалась на салфетке. Женщина, улыбаясь, отошла.
Это происшествие еще больше смутило Ивана. Кто он — и кто Рита… Вон, у нее незнакомые люди автографы берут!
— У меня ужасные отношения с моими родными, — безо всякого предисловия начала Рита, глядя в окно. — Мы друг друга едва терпим.
— У тебя хорошая мама, я слышал, — неуверенно произнес Иван.
— А что ты слышал?
— Она купила тебе квартиру в Москве — тогда, давно еще. Да?
— Да. Это было лет пятнадцать назад, а до того я жила на съемных. Распрекрасно жила. Я бы и дальше снимала, но мама сказала, что это неприлично и неудобно. Она купила мне квартиру, заставила меня сделать ремонт, выбрала дизайнера, дала ему указания. Сама подбирала мне мебель… У меня тогда денег на все это не было. Квартира в Москве — дорогое удовольствие. Мама вбухала в эту квартиру все свои тогдашние сбережения.
— Она тебя любит. Если бы не любила, она бы для тебя столько не стала делать.
— Если бы все было так просто… — Рита отпила из бокала, оставив на его краешке бледно‑розовый след помады. — Черное — это черное, а белое — это белое. Ха…
— Она тебя попрекает, что ли? — с интересом спросил Иван. Ему очень нравилось говорить с Ритой. Сто лет он с ней не говорил (да и раньше, если вспомнить, они особо не общались), но именно о таких долгих разговорах по душам Иван и мечтал. Это же здорово, когда любимая женщина делится с тобой своими проблемами! А ты спрашиваешь ее, даешь выговориться, подбадриваешь… и прочее…
Неужели это все происходит в реальности? Иван огляделся — кафе, Рита, бокал вина в ее пальцах, аромат ее духов, смешанный со сладковато‑теплым запахом влажного меха… Вон оно, ее пальто, висит неподалеку на вешалке. Иван потихоньку ущипнул себя за ногу. Но ничего не исчезло.
— Мама хочет, чтобы я всю жизнь была ей обязана. Ведь знает, знает прекрасно, что я ей тех денег не верну! Если бы были, если бы я заработала столько — давным‑давно бы вернула.
— Значит, истории о писательских гонорарах сильно преувеличены? — удивился Иван.
— Еще как. Вот столько авторов, так называемых «топовых». — Рита подняла ладонь, растопырила пальцы, пошевелила ими. — Вот они зарабатывают большие деньги, чтобы квартиры покупать. А все прочие — их много больше — живут весьма скромно. Начинающие авторы — вообще нищие. Я же — где‑то посередине. Я не бедствую, но хоть тресни, не могу пока вернуть маме деньги, которые она вложила в покупку квартиры. Да она и не просит… — Рита с досадой махнула рукой и закурила. — Но зато она заставляет меня жить по‑своему, понимаешь?
— Ну и ладно, ну и не обращай внимания, — великодушно произнес Иван. — Мамы всегда думают, что знают лучше своих детей, как тем жить.
— Да как же ты не понимаешь… Она словно отвергает меня такую, как я есть. Все мои мысли, мои желания — все они неправильны, по ее мнению. Она меня отвергает целиком, как личность. Полностью перечеркивает всю меня. — Рита зажженной сигаретой нарисовала в воздухе крест. — До смешного доходило… — Она засмеялась. — Хочешь, расскажу?
— Расскажи. Мне интересно.
— Ты славный. Господи, и почему мы раньше с тобой так мало общались? Но ты был совсем ребенком… На пять лет младше Макса?
— На пять.
— Ты славный, очень славный… Я рада, что сейчас тебя встретила. — Она быстрыми, судорожными движениями затушила сигарету в пепельнице. — Все, что я просила у матери в детстве, я получила. Но… Мои желания она всегда словно выворачивала наизнанку. Вот, например, история с пальто. Мне в пятнадцать лет понадобилось новое пальто. А фигура и рост у меня проблемные, сам видишь… Покупать в детском магазине уже неприлично, а во взрослом — таких размеров нет. Словом, решили шить пальто в ателье. И вопрос уперся в выбор ткани. Я просила маму — все, что угодно, любой цвет, только не зеленый. Только не зеленый, умоляю, мамочка! А теперь угадай с одного раза, какого цвета было мое новое пальто?
— Зеленое? — поразился Иван.
— Самого что ни на есть зеленого‑зеленого, лягушачьего цвета, зеленее не бывает. Я в нем не ходила почти. Куртка у меня была — вот ею и довольствовалась… — смеясь, болтала Рита, время от времени отпивая из бокала вино. Иван смотрел на нее завороженно — все, что она делала и говорила, каждый ее взгляд, поворот головы казались ему совершенными. — И так каждый раз, представь. Все наоборот, все назло мне! Мама твердит, что желает мне добра, что она хочет как лучше… Что та зеленая ткань была итальянской, отличного качества, а все прочие — российского производства и дрянные. Они пошли бы катышками при носке и прочее, и прочее. Вот как она мне тогда сказала, оправдывая выбор той ткани.
— Забудь уже. Вон у тебя какое красивое пальто сейчас! — успокаивающе произнес Иван.
— Спасибо… Но она его обругала уже, когда я сейчас выходила из дома. Все, что я покупаю, — одежда, обувь и прочее, с ее точки зрения, ужасно. Она еще ни разу не похвалила мой выбор. Наверное, думает, что только она умеет делать покупки. Но я давно ни о чем ее не прошу, я взрослая девочка. На пятом‑то десятке… — хихикнула Рита.
— Ты выглядишь на тридцать пять. Нет, на тридцать! — поспешно поправил себя Иван. И он не кривил душой — ведь Рита и в самом деле казалась ему молодой и бесконечно привлекательной женщиной.
— На тридцать… Я тебя обожаю! Маленькая собачка до старости щенок, — довольно пробормотала Рита. — Но ты дослушай… На мое сорокалетие, в том году, она пристала ко мне, точно пиявка: «Такая дата, такая дата, я должна тебе что‑то подарить!» Буквально к стенке меня приперла. Я сдалась и сказала ей — хочу тоненькую, тоненькую‑тоненькую цепочку из белого золота с маленьким, ма‑аленьким бесцветным, прозрачным бриллиантиком. И что? Она приехала ко мне в Москву и торжественно преподнесла здоровущую цепь из рыжего золота с большущим красным булыжником. Рубином, что ли. Раза в три дороже того подарка, о котором я просила… Так и сказала, что ей душа не позволила экономить на родной дочери и она выбрала самую шикарную вещь в подарок.
