— А почему на финскую, а не на итальянскую? — удивилась Штукина.
— Потому что тебе, как жительнице города Петербурга, добрые финские парни установили упрощенный порядок получения шенгенской визы. Для любого другого консульства тебе придется собирать кучу справок.
— Что, и от пожарников? — испуганно спросила Штукина.
— И от пожарников, и от гинеколога, а самое главное, из банка, что у тебя есть куча денег.
— Так у меня же нет! Это что же получается! Честному менту, выходит, ход в Европу закрыт и досками заколочен?! — возмутилась Штукина.
— Во-первых, честных ментов не бывает, это теперь уже даже в Евросоюзе всем известно, во-вторых, тебе лично в Европу есть окно через Финляндию, тем справка из банка не нужна. Финны на собственном опыте знают, что питерские жители — люди вполне приличные, и уж если поперлись через границу, то будут деньги там тратить, а не отнимать последнее у местного населения.
— А что делать ментам, допустим, из Иванова? Или из Замухинска?
— Идти к знакомому банкиру, он им нарисует любую справку. Короче, Склифосовский, чтобы завтра к часу у тебя на руках были фотографии и загранпаспорт. — Тася повесила трубку. И подумала, что надо бы завтра прямо с утра озадачить Аду Львовну билетами.
ЕГОРОВ
Иван Сергеевич Егоров родился и вырос в Москве. И родители его тоже родились и выросли в Москве. И родители его родителей тоже родились и выросли в Москве. И родители родителей его родителей тоже, насколько Егорову было известно, родились уже москвичами. Егоров любил свою Москву и недолюбливал разную приезжую шантрапу. Вот именно, тех самых пресловутых «понаехали тут». «Понаехали тут» во времена советского детства и юности Вани Егорова приезжали со всей страны в сытую Москву и целыми семьями оккупировали ЖЭКи и паспортные столы. Они неправильно ставили ударения в словах, вместо буквы «г» говорили «хэ» и лузгали семечки в метро. «Ах, оно, метро, устроено хитро, летом в нем прохладно, а зимой тепло». Метро Егоров в результате тоже не любил, там количество приезжих просто зашкаливало. Казалось, что вся страна переехала в Москву и расселилась в огромных спальных районах, названий которых Егоров не знал и не хотел знать. Какая ему, в сущности, разница, где это Жулебино находится? Живя всю жизнь в Москве, Егоров прекрасно понимал, за что по всей стране, а теперь уже и за ее пределами, так недолюбливают москвичей.
— Ванечка, нельзя так относиться к людям, — говорила мама. — Одним повезло, как тебе, родиться в столице, а другим нет. Они же не виноваты.
Умом Егоров понимал, что мама права, но всей душой этому пониманию сопротивлялся. Ведь в Москву стремились не все подряд, родившиеся на бескрайних просторах родной страны, а люди определенного склада, те, о которых можно было сказать, как о той самой рыбе — «ищет, где глубже». Он часто думал, что, доведись ему родиться в провинции, помчался бы он осваивать московские возможности или остался бы жить у себя в каком-нибудь маленьком городке, где мухи дохнут на лету от скуки? Хотя с чего он взял, что в провинции так уж скучно? И чего, собственно говоря, веселого в столице? По музеям и выставочным залам Егоров не курсировал, ему хватило экскурсий школьной поры. Театры все он освоил еще в молодости, в период театрального бума. Ночные клубы и рестораны тоже как-то Егорова не манили. Он уставал от громкой музыки и людского мельтешения. Другое дело посидеть дома с хорошей книжкой, фильм посмотреть любимый, а хоть и по третьему разу, он же любимый, съездить на дачу, сходить на рыбалку или за грибами. Грибов этих нажарить, да с картошечкой, да со сметанкой, с огурчиком солененьким и под водочку. Красота! Так этого всего наверняка и в провинции в достатке.
Особенно Ваня Егоров невзлюбил приезжих после того, как женился на Виолетте. Ему было всего двадцать три года, и он влюбился без памяти. Виолетта имела большую грудь, синие глаза и черную длинную косу, но больше всего Егорову нравилось в ней ее замысловатое имя. Оно звучало как виолончель. Однако внутреннее содержание Виолетты серьезно уступало ее внешности. Виолетта была из Саратова. Конечно, ударения в словах она делала правильно, слава богу, филологический закончила. И журналы читала подходящие — «Новый мир» да «Иностранку», но в остальном никак не хотела вписываться в представления Егорова о спутнице жизни. Виолетта со своими подругами постоянно по вечерам крутилась то в Доме журналиста, то в Доме кино. Ходила в какие-то байдарочные походы, лазила по горам и ездила в туристические поездки по городам страны. Еще Виолетта любила отдыхать в Крыму. При этом отпуск Егорова в расчет не принимался. Если подворачивалась подходящая компания каких-то друзей, Виолетта паковала чемоданы, и — привет, Маруся! Только ее и видели. При этом от Егорова требовалось только одно — снабжать Виолетту деньгами. Прожили они вместе три года, два из которых непрерывно ругались. Егорову неоднократно даже хотелось придушить свою жену. Развод с иногородней Виолеттой обошелся семье Егорова сравнительно дешево. От Виолетты удалось отделаться теткиной комнатой в коммунальной квартире. После этого Егоров зарекся жениться.
В милицию Егоров пошел по зову сердца. Еще бы, первый советский сериал про доблестных сотрудников милиции «Следствие ведут знатоки» оставил глубокий след в его душе. Ему очень захотелось выводить на чистую воду разных мерзавцев, особенно под песню «Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна». Вначале все шло хорошо. Егоров боролся с расхитителями социалистической собственности. Со всеми этими торгашами и спекулянтами. А уж если торгаши и спекулянты случались приезжими, то тогда Егоров разворачивал свою борьбу с ними не на шутку. В процессе своей непримиримой борьбы с расхитителями Егоров и познакомился с Раисой. Раиса была потомственной торгашкой, но коренной московской и на площадь Егорова совершенно не претендовала. Ни на площадь, ни на замужество. До яркой красоты Виолетты Раисе было как до неба. Однако имя у нее тоже было вполне заковыристое. Имя Раиса звучало обещанием блаженства и райской жизни. Этому же соответствовала и Раисина фигура с длинными ногами и пышной грудью. Конечно, Раиса помаленьку чего-то там в советской торговле мухлевала, но по сравнению с настоящими ворами, с которыми Егоров сталкивался по долгу службы, весь этот Раисин мухлеж выглядел детскими шалостями. Тем более что Раиса практически без отрыва от производства, то есть от своего мухлежа, родила Егорову сына Илюшу. Егоров, узнав о беременности Раисы, обрадовался, купил ей кольцо и кинулся делать предложение. Однако Раиса Егорову отказала, правда, кольцо взяла и сына на Егорова записала. Так они и жили нерасписанные. Раиса мухлевала, Илюша рос, а Егоров ловил воров.
Тем более что ловить воров у Егорова получалось очень хорошо, потому что настоящих воров он чуял каким-то особым чутьем и видел насквозь. Со временем он начал этих воров чуять и вокруг себя в родном отделе. С каждым годом их становилось все больше. А уж после перестройки он и вовсе растерялся. Социалистическая собственность исчезла, торгаши и спекулянты расплодились, как тараканы. В родном отделе все наперебой в открытую занялись коммерцией. Отдел стали всячески переименовывать и реорганизовывать. В этих условиях Егоров мечтал только об одном — дослужить до пенсии, не измазавшись. Зато у Раисы с началом перестройки дела пошли в гору. Она приватизировала родной гастроном и с каким-то американским евреем начала торговать оптом продуктами питания. Бизнес процветал, Раиса открывала все новые магазины, строила какие-то огромные склады и покупала Егорову подарки. Когда она купила ему «мерседес», Егоров понял, что так дальше продолжаться не может. Ведь он мужик, в конце концов, а не жиголо какой-нибудь примитивный. Он серьезно поговорил с Раисой. Та удивилась, пожала плечами и задала справедливый вопрос:
